В дни сплава река у города оживлялась. Ночами горели возле «харчевок» костры, сплавщики варили уху, шумели, пели песни.
Сразу после ледохода на Онеге открывалась навигация, и пассажирский колесный пароход «И.С. Никитин» отправлялся в регулярные рейсы из Каргополя в Ноколу, Тихманьгу, Ухту и в другие села, расположенные близ озера Лача. Пароход возил, кроме пассажиров, всевозможные грузы — продукты, промтовары, удобрения, строительные материалы, почту.
Пароход нашего детства был большим трудягой. Горожане любили встречать и провожать его. Они по-своему переиначили название на ласково-фамильярное «Никита», надеясь, что известный русский поэт Иван Саввич Никитин, если бы был жив, не обиделся бы. «Вон, «Никита» идёт! Айда на пристань», — кричали мальчишки, услышав знакомый гудок, и бежали на бревенчатый дебаркадер.
«И.С. Никитин» подходил к причалу не без шика. Как бы поддразнивая каргополов, столпившихся на пристани, он спускался вниз по реке, словно пристань его не интересовала, а потом вдруг делал крутой вираж и, описав дугу, подваливал к дебаркадеру правым бортом.
Матросы крепили причальные концы за тумбы, подавали трап, и на пристань сходила пестрая гомонящая толпа пассажиров.
Нам, мальчишкам, пароход казался живым и добрым существом, и мы всегда поджидали его, дежуря с удочками на дебаркадере.
На пароходе привозили среди прочих грузов большие плетёные короба с клюквой для экстрактного завода. Иногда матросы разрешали нам попробовать её. Клюква была сочна и вкусна необыкновенно.
Трюмы и палуба парохода были небольшими, и он не справлялся в полной мере с доставкой грузов на зиму в заозёрные деревни и лесозаготовительные пункты.
К нему прицепляли на буксир баржи. С одной-двумя пузатыми и неповоротливыми баржами «И. С. Никитин» шёл медленно, его машина работала напряжённо, и плицы колес поднимали целые фонтаны брызг.
Баржи строились на берегу, неподалеку от пристани, рядом со старыми торговыми каменными рядами. Плотники собирали сперва плоское днище, наращивали в носу и в корме штевневые брусья, затем ставили шпангоуты и принимались за обшивку бортов. Это была целая судостроительная верфь. На высокие козлы рабочие накатывали по наклонным слегам бревна и принимались распиливать их на тёс. Один пильщик стоял наверху, другой внизу, и широкой и длинной «маховой» продольной пилой они разрезали бревна вдоль по линиям, отбитым шнуром, натертым древесным углём. Пила со звоном ходила вниз и вверх, пильщик, стоявший внизу, щурил глаза и потряхивал головой, потому что встречный ветер кидал опилки ему в лицо… На ветру пузырились рубахи, лица у пильщиков были медно-красными от солнца и ветра.