Жены Армагиргина — старая Нутэнэут, ровесница Армагиргина, и считавшаяся когда-то молодой Гувана — ставили хозяйскую ярангу. Так уж повелось испокон веков, что установка жилища была делом женщины, хранительницы семейного очага. Сначала возвели остов из почерневших деревянных жердей, служивших не один век роду Армагиргинов.
Когда каркас был поставлен, на него натянули огромный рэтэм — покрышку из обстриженных оленьих шкур. На самой макушке яранги, где пучком сходились жерди, оставалось дымовое отверстие. Оно же и служило источником дневного света.
В эту пору сумерки наступают рано, и поэтому все спешили поставить яранги, внести утварь и повесить спальные пологи.
Пока Гувана укрепляла стенки только что возведенной яранги, обкладывала камнями со снегом полы рэтэма, Нутэнэут разостлала на снегу меховой полог и выбивала его гнутым оленьим рогом — тивычгыном. Она как бы полоскала в чистом снегу оленью шерсть, очищая ее от копоти жирника, выветривая от пота и запахов еды.
Когда рэтэм покрыл жерди, Армагиргин, нагнувшись, вошел в чоттагин и приготовился добыть огонь из длинной ритуальной дощечки. Вообще-то у него был достаточный запас американских спичек, которые загорались, стоило их чиркнуть обо что-нибудь, даже об зуб, но уж так полагалось, что первый огонь в заново установленном жилище добывался древним способом. Считалось, что такой огонь более чистый и только он годился для разных священных обрядов.
В левом от входа углу, возле двери уже были приготовлены закопченные камни очага, которые образовали круг, а внутри лежали ветки стланика, белые стружки растопки.
Армагиргин достал из священного мешочка дощечку с обуглившимися углублениями, трут, палочку из твердой породы дерева и лучок, с помощью тетивы которого вращалась в углублении палочка. Мелкая древесная пыль задымилась, мелькнул синий огонек, а потом и появилось пламя, бережно перенесенное в очаг.
Увидев синий дымок над передней ярангой, и остальные жители стойбища зажгли свои костры.
Молодой Эль-Эль вошел в чоттагин и громко спросил:
— Можем начинать?
Армагиргин молча кивнул и тяжело поднялся с бревна-изголовья. С каждым днем все труднее владеть телом. Будто не свои, а чужие кости у тебя и не желают они тебе повиноваться.
У подножия холма, над речкой, промерзшей до дна, на чистом снежном поле собрались пастухи на священное жертвоприношение Тэнантомгы-ну — верховному создателю, великому богу. С той самой минуты, когда отец Дионисий окропил бритую макушку оленевода прохладной водой из купели, Армагиргин чувствовал вину перед Тэнан-томгыном. и старался загладить ее щедрым жертвоприношением. Он и мысленно, и даже иной раз вслух, когда рядом никого не было, обращался к богу со словами оправдания.