Куркутский переводил и дивился словам, которые произносил Желтухин. Ой уже слышал о какой-то новой телеграмме, пришедшей в Ново-Мариинск. Она хранилась в особом же-гезном ящике, ключи от которого были постоянно у Желтухина.
— Надеюсь, граждане оленеводы поняли сказанное? — обратился Желтухин к Армагвргину,
— То, что ты сказал, — учтиво произнес в ответ Армагиргин, — то мы поняли.
Он долго смотрел вслед удалявшейся нарте.
— Надо навестить наших земляков, — сказал Армагиргин Теневилю. — Слышал, что тут твои родичи живут. Съезди к ним, угости их свежим оленьим мясом, одари шкурами. Будь щедр, как это водится среди нашего народа.
Сам Армагиргин в Ново-Мариинск не поехал, но утром, когда рассвело, проследил, чтобы на нарту Теневиля положили свежеободранную оленью тушу, пыжики, шкурки неблюя, немного пушнины для торга с тангитанскими купцами.
— Ты поживи у родичей, — наставлял Армагиргин Теневиля, — погляди, каково им там, послушай их речи. Сходи к чуванцам. Отдай шкуру Ване Куркутсщрму. Скажи — от меня. Пыжик на малахай передай Анемподисту Парфентьеву.
В Ново-Мариинск ехали на двух нартах.
Олени чуяли собак и неохотно шли вперед. На подходе к крайним домам отпрягли оленей, и второй каюр умчался на них в стойбище, оставив с грузом одного Теневиля.
Теневиль держал путь прямо на ярангу Тым-нэро, стоявшую поодаль.
Однако некоторое расстояние все же пришлось пройти мимо деревянных домов Ново-Мариинска. Анадырские хозяева выходили и с любопытством разглядывали оленевода. Иные окликали, здороваясь:
— Етти!
— Какомэй!
Высоченный тангитан Волтер, которого раньше Теневиль видел вместе с Кашириным, кинулся к нему, схватил правую руку" и стал сжимать и трясти, словно намереваясь что-то выжать или вытряхнуть из рукава кухлянки. Пастух не сразу сообразил, что именно таким образом и здороваются тангитаны и для них схватить за руку лучшего друга и жать и трясти — самое сердечное и радостное выражение приветствия.
— Здравствуй, друг… Очень рад тебя видеть… Глэд ту си ю! Вери мач!
Теневиль отнял руку и показал смятой рукавицей вперед.
— Тымнэро! — громко сказал он.
Возле одного из домиков его остановил знакомый голос:
— Теневиль! Етти, кыкэ!
Теневиль сразу и не узнал Милюнэ. Прав был Армагиргин — мало того что Милюнэ стала танги-танской женщиной, она, видать, не последняя тут.
Если бы не она сама окликнула его, так бы и прошел мимо Теневиль.
— Какомэй! — только и мог произнести Теневиль, остановившись в изумлении перед девушкой.
Одета она в матерчатое, теплое, опушенное рыжей лисой. На голове цветастый платок. На ногах тангитанская обувь — валенки. Словом, вся она с ног до головы настоящая тангитанка, и только чукотская речь выдавала ее.