Ну, Саймон больше не хозяин Лачета, так что его неудовольствие не так уж важно для Гейтсов. Но что за скотина этот Саймон, если соперничество на соревнованиях способно убить в нем любовь!
— А на ком будет выступать в Бьюресе Брет? — услышал он вопрос Элеоноры и поднял голову.
— Да на ком угодно, — ответил Саймон и, увидев вопросительный взгляд Элеоноры, добавил. — Это же его лошади.
Таких высказываний англичане обычно себе не позволяют. Видимо, Саймон разозлился не на шутку, если забыл манеры, привитые ему с детства.
— Я вообще не собираюсь «выступать», — сказал Брет. — Я не знаю, как это делается.
— Но раньше ты знал, — заметила Беатриса.
— Да? Ну, это было давно. Я все забыл. Нет, я не буду выставлять лошадей в Бьюресе.
— До выставки еще почти три недели, — сказала Элеонора. — За два-три дня Беатриса тебе все покажет. Тут нет ничего трудного.
Но Брет был непреклонен. Конечно, ему было бы интересно померяться силами с наездниками-англичанами, особенно в скачках с препятствиями, и, может быть, выиграть на лачетских лошадях приз-другой, но он твердо решил избегать всяких публичных выступлений в роли Патрика Эшби.
— Может, выступишь в скачках с препятствиями, Брет? — сказала Сандра. — В самом конце соревнований. Ты обязательно возьмешь приз на Тимбере.
— Если мое слово еще что-то значит, — глядя в тарелку, проговорил Саймон, — то Тимбер не будет тратить силы в каких-то захудалых сельских скачках. Его место в Олимпии.
— Я тоже так считаю, — согласился Брет.
Напряжение за столом сразу спало. Джейн спросила, чем простые дроби проще сложных. Сандра заявила, что ей нужна новая велосипедная шина, и разговор принял спокойный домашний характер.
Не успели они кончить обедать, как один за другим стали приезжать соседи, и их поток не прерывался до вечера. Сначала их поили кофе, потом чаем, а в шесть часов подали херес. Все они приехали поглядеть на Брета, и он заметил, что те из них, которые знали Патрика Эшби, были искренне рады его возвращению. Каждый вспоминал какой-нибудь случай из детства Патрика. Все они хранили эти воспоминания, потому что хорошо относились к Патрику Эшби и горевали об его кончине. И Брета странным образом тешили их добрые слова о Патрике, и он гордился им, словно хвалили его протеже. Открывшаяся ему за обедом грань характера Саймона еще больше расположила его к Патрику. Саймон не заслуживал того, чтобы владеть Лачетом. Имение по праву принадлежало Патрику, и то, что его лишили права владеть Лачетом, было огромной несправедливостью. Патрик был славный мальчик. Он не впал бы в ярость от того, что у любимой девушки появилась лошадь лучше его собственной. Патрик был хороший парень.