– Не нравится? Защищаешь? А вспомни, было время, мы вместе думали о ее воспитании. Но… ведь все это могло расстроить наши планы.
– Ты явно переборщила, дорогая. Она ведь вообще ничего не умеет. Не приспособлена к жизни. Умрет Леонардо, что с ней будет?
Увлеченные разговором Ирма и Диего не заметили остановившейся в дверях Марианны. На руках у нее повизгивал крохотный щенок, она нежно ласкала его, прислушиваясь к словам Диего. Тот, слегка смешавшись от ее взгляда, подошел к девушке, пытаясь загладить неловкость. Потрепал Марианну по щеке, погладил руку, смеясь полуобнял. Но Марианна с силой оттолкнула его, глаза загорелись непритворным гневом.
– Не трогай меня, слышишь: отпусти!
– Ну, ладно, ладно, я пошутил. Недотрога! Ты стала такой красивой. То ли еще будет! Только вот надо мыться каждый день, Марианна, ты уже взрослая девушка, должна сама понимать.
– Да что я, одурела, что ли? Жена нашего пастуха говорит: кто часто моется, тот часто болеет, выпадают волосы клочьями… Чего ты смеешься?
– Звереныш, дикий звереныш! – Диего обернулся к Ирме, как бы призывая ее в свидетели, но та уже ушла в комнату Леонардо, плотно прикрыв за собой дверь.
Ночь не принесла облегчения больному. Еще более осунулось лицо, глаза блестели лихорадочным блеском. Едва войдя в комнату мужа, Ирма услышала его полушепот.
– Не уходи, хочу поговорить с тобой. – Леонардо мучила одышка, каждое слово давалось с трудом.
– Я-то думала, тебе хочется выпить, – насмешливо проговорила она.
– Да, хочется. Но после. А сейчас скажи мне: сколько у нас осталось на счету в банке?
Не поведя бровью, Ирма бесстрастно уставилась на мужа.
– Мало. Почти, считай, ничего. Ты ведь знаешь, последние годы урожаи были плохие. И управляющие подворовывали.
– Поэтому ты и призвала на помощь своего двоюродного брата?
– Мы с Диего делаем все, что в наших силах. И если бы не он, мы бы все давно с голоду тут перемерли.
– Не преувеличивай, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты все деньги в банке перевела на отдельный счет, на имя Марианны.
Глаза Ирмы недобро сверкнули. Она вплотную подошла к изголовью постели Леонардо, и, приблизив свое лицо к нему, с негодованием прошипела:
– Ты сошел с ума! А на что мы будем жить? Чем выплачивать заклад за ранчо?
Лицо Леонардо побледнело еще более.
– Боже, и ранчо заложено? Когда? Почему ты мне ничего не говорила?
– Не морочь мне голову! Ты все прекрасно знаешь, сам подписывал все бумаги. Сколько раз я тебе говорила: подписывать надо трезвым.
Леонардо застонал, то ли от боли, то ли от невыносимой душевной муки. – Как трудна, как тяжела неподвижность, зависимость во всем, даже самом малом, от других. Не выразишь словами. Снова спазм перехватил горло.