– Опять ты, мать, пургу гонишь, – укоризненно выговаривал Алексей. – Как это не было? А орден святого Михаила Архангела? Вот тебе в самое яблочко – православный орден мирян. Как раз то, чем занимается твой отец Николай…
– Так то ж мясники, охотнорядцы! Они-то как раз больше всех и выступают против отца Николая!
– Твои познания – это, конечно… Охотнорядцы! Что ты знаешь об охотнорядцах? И кто такие охотнорядцы сегодня? Сама подумай, своей головой… Он, может, и симпатичный мужик, но дилетант, а дилетант в делах духовных хуже отступника. Лучше бы ты, мать, в церковь пошла, ей-Богу… Сколько можно в революцию играть?
– В контрреволюцию можно, а в революцию – нет? Лешенька, родненький, ты говоришь как фарисей. Для них Иисус Христос тоже был дилетантом, плотником, выскочкой, революционером – но поклоняемся мы Христу, а не фарисеям…
Тут Лешка не выдержал и расхохотался.
– Ты чего? – удивилась Кома и тоже повеселела – давно не слышала, как сын смеется. – Ты чего, Леш?..
– Да ничего… Раньше были троцкисты, оппортунисты, всех мастей ревизионисты, а нынче – фарисеи, саддукеи, казаки-разбойники, те же охотнорядцы… Прогресс, мать, явный прогресс!
Кончилось тем, что ей удалось затащить Лешку на одно из воскресных собраний. Знала, что тысячеголосый хор, слияние сотен душ произведут на ее затворника впечатление. Так и вышло. После собрания повела Алексея в верхнее фойе, где собирались члены Совета, в сутолоке представила отцу Николаю; мужчины обменялись взглядами, подали друг другу руки, Учитель с ходу сказал:
– У нас еще заседание Совета, примерно полчаса, потом можно где-нибудь поужинать и поговорить. Как у вас со временем?
– Нормально, – ответил Лешка.
Кома даже растерялась слегка: ей лично, без Лешки, таких предложений не поступало. После Совета погрузились в старенький квадратный Land Rover – Учитель справа от водителя, Пал Палыч и Кома с Алексеем на задних сиденьях – и поехали в бывший “Узбекистан” на Цветном бульваре. Теперь он назывался “Белое солнце пустыни”, девчонки-официантки ходили с голыми животиками, но в чадрах, а в бассейне плавала стерлядь. В эти центровые рестораны Кома и в прежние времена не хаживала (разве что в “Арагви” лет сто назад, когда праздновали возвращение с гор), а по нынешним… Она с болезненным интересом оглядывалась, вдыхая изумительный запах плова, смешанный с восточными благовониями и дорогим парфюмом. Пахло большими деньгами – смешанным ароматом благополучия и тревоги. Сама Кома больше всего боялась за Лешку, два года безвыходно просидевшего в своей комнате, – однако Лешка, даром что смахивал на попа-расстригу или анархиста времен Гражданской войны, держался уверенно: они с Учителем еще в машине затеяли богословский диспут и продолжили его за столом, не отвлекаясь на раздражители. Словно не вылезает из ресторанов, с гордостью подумала о сыне Кома. Еще она вспомнила о водителе, оставленном в машине на бульваре – но Учитель объяснил, что Федя отужинал, пока они заседали в “Форуме”. В общем, можно было расслабиться и даже выпить рюмочку водки с мужчинами за компанию.