Да уж, подумала Дана, можно подумать, у меня был выбор.
— Налейте мне чего-нибудь выпить, док, — сказала она, облизнув губы — они по-прежнему были горячими и сухими, и это ее беспокоило. — Желательно покрепче, чем ваш фирменный витаминный коктейль.
— Только для тебя, девочка: настоящий джин. Тридцать лет выдержки, на лучшей английской воде. Устроит?
Дана благодарно улыбнулась
— Чудесно, док. Так что, черт возьми, вы мне все же посоветуете?
Соломон Голдблюм протянул ей пузатый стакан с прозрачной, пахнущей можжевельником жидкостью.
— Поговори с боссом. Не вдавайся в детали — все равно ему это неинтересно, насколько я его знаю. Скажи, что я рекомендую тебе пройти стабилизирующий курс и что это займет недели три. У тебя есть какие-нибудь средства помимо страховки?
— Страховки недостаточно?
— Абсолютно недостаточно. Иначе я не стал бы задавать таких вопросов.
— Черт, док, я правда не знаю… Раньше, еще когда я была моделью… мы с девочками делали кое-какие вклады в инвестиционные фонды, но потом… Вы же знаете, что было потом, Сол…
Потом к власти пришло Белое Возрождение. Права граждан Федерации неанглосаксонского происхождения были ощутимо урезаны: в частности, они потеряли право свободно распоряжаться своими вкладами в национальные фонды. Когда Дану взял под свое крылышко Фробифишер, его адвокаты провели какую-то хитрую операцию по установлению опеки над ее финансами; в результате Дана, в отличие от своих старых подруг, ничего не потеряла, но контроль над деньгами все равно был сосредоточен в руках ее босса. Поэтому вопрос доктора застал ее врасплох.
— Ты должна осторожно выяснить, какими средствами располагаешь Может быть, удастся оформить кредит, хотя, как я понимаю, тебе это будет непросто. В любом случае у нас еще есть время. Компьютер показывает, что если те изменения, о которых мы говорили, действительно начнутся, то случится это не раньше чем через полгода. К тому же вполне вероятно, что тревога окажется ложной.
Дана одним глотком допила джин.
— Спасибо, Сол. Я не забуду вашу заботу… никогда. — Она легко вскочила на ноги, снова становясь самой собой — блестящей, уверенной в себе Даной. — Все, полетела обрабатывать Роберта.
Старый доктор осторожно взял ее тоненькую горячую руку и прикоснулся к ней пергаментными губами.
В этой стране никто не целовал женщинам руки. Но Соломон Голдблюм родился в семье эмигрантов из Польши, и дед его, тоже доктор, помнивший еще шикарную жизнь довоенной Варшавы, научил его многим вещам, о которых здесь никто и понятия не имел. Соломону Голдблюму было жаль Дану. Богатый опыт подсказывал ему, что ни на какие кредиты этой словацкой девочке — существу третьего сорта в жесткой иерархии Белого Возрождения — рассчитывать не приходится. Но, с другой стороны, девочка была воспитанницей самого Роберта Фробифишера, а имя Высокого представителя Совета Наций могло перевесить любые контраргументы. Посмотрим, сказал себе старый доктор, в конце концов, бог любит молодых и красивых