– Мам, у меня все нормально. Я устроилась. Кем и куда? Ну, это, в клуб, администратором, здесь недалеко, рядом, – сказала я.
Нет. Не сказала. Прошептала. Но мама все слышала.
– Я сейчас приеду, – сказала мама.
Она тоже говорила шепотом. Мы обе потеряли голос. В одно время. Я положила трубку и задумалась. Что же такого я сделала, что мама потеряла голос? Я же не пошла на панель. Ничего не украла. Никого не убила. Просто опустилась на одну социальную ступеньку ниже, чем полагалось по статусу.
Надо что-нибудь приготовить. Хоть какой-нибудь обед. Но сил не было. Вся энергия вышла, полностью истрачена на скат по социальной лестнице, сегодня я опустилась на одну ступеньку ниже.
– Настя, ты не будешь работать администратором в клубе, – сказала мама, когда я открыла дверь.
Она зацепилась плащом за ручку. Сердито дернула, послышался треск, и мама заплакала, жалобно, не скрываясь от меня.
– Мам, почему, скажи мне? – сказала я, вытаскивая мамин плащ из заключения.
– Ты училась в специальной школе, окончила ее с золотой медалью, университет с красным дипломом. Я не позволю тебе работать в фитнес-клубе простым администратором. Не позволю.
Мама почти кричала. Она взывала к моей гордости. Она пробуждала мое самолюбие.
– Я привезла деньги. Ты больше не будешь ходить пешком. Вызови механика, пусть починит машину. Тебе нельзя терять статус. Ты купишь абонемент в свой клуб. На шесть месяцев. И прекрати экономить. Ты начнешь вести привычный образ жизни. У меня нет лишней дочери. У меня одна дочь. Я живу ради тебя. Мы выдержим эту ситуацию. Выстоим. Вместе. Я возьму еще одну халтуру, но не дам тебя в обиду, – у мамы появился голос.
Она больше не шептала. Мама будто выступала на митинге от имени всех российских матерей. А я тихо заплакала.
– Мам, ну это же временно, – сказала я.
– Не бывает ничего временного. Безысходность засасывает. Это болото. Трясина. Застой. Ты не пойдешь на временную работу. Никогда. У нас ничего не случилось. Ты отдохнешь. Пойдешь на курсы, подтянешь язык, это полезно для мозговой деятельности. И у тебя не будет времени на размышления. Мы выстоим. Нас двое, – мама обняла меня.
Она уже не плакала. И я притихла. Золотая у нас мама. Есть такая реклама. А в душе кошки скреблись. От умиления. От наплыва родственных чувств. Хорошо, что у меня есть золотая мама, драгоценная. Моя милая и любимая. Я говорила мысленно, но мама все слышала. У нее для меня есть третье ухо. Она всегда слышит мои немые слова.
– Мам, мне Черников предложение сделал, торопит меня с ответом, как ты на это дело смотришь, – сказала я, утыкаясь в мамины колени, – ты же хочешь, чтобы я быстрее замуж вышла.