Ирка всегда напоминает мне о высоком и нравственном. О моем языковом образовании. И правильно делает. В первой битве за жизнь за бортом осталась кое-какая романтическая шелуха, пришлось содрать с себя лишнее. Кусками, слоями, клочьями слезала с меня девичья наивность. Из-под ошметков проглядывала новая кожа, гладкая, блестящая, сияющая. Крепкая и прочная, как у слона.
– Проехали мое филологическое образование, так что они сделали с твоим мужем, Ирина? – твердым и непреклонным тоном сказала я.
Голос зазвенел, как булатная сталь. Иначе Акимову ничем не остановить. Словесный поток обрушится мне на голову. И раздавит ловкий, но утлый челнок.
– Черников отправил моего Колю в Челябинск, в ссылку-у-у, – волчицей завыла Акимова.
– И что ты воешь, дурочка, там же командировочные большие, двойные, между прочим, и ты отдохнешь от Коли, соскучишься, в конце концов, не убили же они его и не отравили, – я сделала робкую попытку успокоить нежное Иркино сердце.
Но любящее сердце Акимовой выпрыгивало из обширной грудной клетки. Оно рвалось вслед за любимым мужем, туда, далеко, в Челябинск.
– Командировка непрерывная, на шесть месяцев, Коля будет сидеть безвылазно в этом паршивом Челябинске, ему даже на выходные нельзя отлучаться, – еще горше завыла Ирка.
Мне стало жаль подругу. Ирка Акимова – ранимое и тонкое существо, несмотря на пышные формы. Она нежно и преданно любит своего мужа Колю. А Коля отвечает ей тем же, теми же словами любит Ирину. У них хорошая семья. Есть двое младенцев, и оба уже кормильцы, между прочим. Еще недавно Ирка с Колей сидели без работы и всей семьей без зазрения совести питались детским пособием. И вот на семью обрушилась новая напасть, ненаглядного Колю отправили в ссылку. В Челябинск. На полгода. С ума сойти можно. А Ирке нельзя никуда сходить, даже с ума. Категорически нельзя, у нее же на руках двое детей, муж и свекровь. И все четверо равны по интеллекту, один к одному – малолетние дети.
– Ир, ну ты же ничего не можешь изменить, или можешь? – огорошила я Ирку, бабахнула прямо по темечку.
– Не могу, – промычала Акимова, заливаясь слезами, – не могу.
«Де богху, дэ богху», – со всхлипами доносилось из трубки. С трудом можно было перевести эти странные звуки в доступные слова. В этом месте мне пригодилась профессия переводчицы. Хотя бы в общении с подругой проявилась высшая квалификация. Умеет Акимова сделать из жизни великую трагедию. Прямо как Уильям Шекспир.
– Тогда не реви, если ничего изменить не можешь, а то у тебя молоко пропадет, – сказала я.
– Уже пропало, – пробасила Акимова.