— Сатрап, — с удовольствием обругала она его. — Тиран. Душитель всяческих свобод.
И царственным жестом запахнула на себе расшитые полы необъятного халата.
— Здорово! — восхищенно оценил Евгений не то халат, не то ее высказывание. — Я тебе покажу свободу! Давай рукава подвернем… Ты у меня живо о свободе забудешь! А что длинноват — так это ничего, да? Это на вырост. Все-таки какая ты маленькая… Ты теперь о свободе даже и не мечтай! И тапочки надень, смотри, какие хорошие тапочки, мягкие…
Он опять смешно и нелепо суетился вокруг нее — больше мешал, чем помогал, — но это уже не вызывало у нее снисходительной насмешливости. Он заботился о ней, и это было странно, непривычно и так прекрасно, что хотелось плакать. Смеяться тоже хотелось. Наверное, истерика начинается. Тамара никогда не понимала, что это такое — истерика, и даже не очень-то верила, что она существует на самом деле, а не выдумана капризными бабами как средство давления на окружающих. Оказывается, существует. Оказывается, это волшебное состояние — истерика. Если, конечно, то, что она сейчас чувствует, — это и в самом деле истерика.
— Кажется, я истеричка, — сообщила она Евгению мечтательным тоном, наблюдая, как тот вскрывает упаковки с нарезкой и вытряхивает содержимое банок на одноразовые пластиковые тарелки.
Евгений изумленно глянул на нее и вдруг захохотал, роняя тарелки на пол. Отсмеялся, собрал с пола посуду и буднично сказал:
— Малыш, ты домой не звонила? Наверное, тебя сегодня ждали? Или завтра? Беспокоиться не будут?
Ух ты… Она обо всем забыла! Она забыла — а он напомнил. Ой, как стыдно, как невыносимо стыдно, как все плохо получилось…
— А ты? Ты своим звонил? — наверное, это была попытка оправдаться перед собой. А может быть, попытка защититься. Во всяком случае, ее совершенно не интересовало, помнил он о своей семье или нет.
— А меня не ждут, — легко сказал Евгений. — Ты звони, а я пока пойду посуду помою. И яблоки. Звони, звони. Тут прямой выход на межгород, через восьмерку. Код помнишь?
Он скрылся в ванной, закрыл за собой дверь и сразу включил воду. Тактичный, стало быть. Ну-ну. Тамаре это нисколько не помогло. Телефонная трубка была тяжелее кирпича, а кнопки с цифрами никак не продавливались, сопротивлялись пальцу, даже отталкивали его. Зачем она звонит? Сейчас дома только дед, Николай еще на работе, Натка — в музыкальной школе… Дед обязательно почует, что с ней что-то не то. Надо было попозже позвонить, и тогда наверняка ответила бы Натуська. Тамара уже собралась по-ложить трубку, не дожидаясь длинного гудка вызова, как вдруг — почему-то без всякого длинного гудка — в ухо ей закричал тонкий Наташкин голос: