Только сейчас Володя обратил внимание на то, что все вещи в комнате перевернуты вверх дном, будто фашисты искали и не могли найти что-то.
Сквозь стоны старушка попросила перевернуть ее на бок Володя с помощью соседки приподнял мать и положил ее на бок. Постель была мокрой от крови. Ситцевое платье лопнуло на спине продольными полосами от ударов плети. Взбухшие на теле рубцы кровоточили.
У Володи кружилась голова, он не знал, что делать, кого позвать на помощь. Соседка послала за доктором свою дочь, а сама стала помогать Володе перевязывать мать и делать примочки…
Через полчаса пришел доктор, лысый, молчаливый, напуганный пожилой человек. Он был хмур и неразговорчив. Фашисты и ему не давали житья, если узнавали, что он оказывает медицинскую помощь тем, кто «связан с партизанами». Все поняв без пояснений, с первого взгляда, он долго щупал пульс, и выражение его лица стало мрачнее.
— Свет поближе, — пробормотал он Володе и начал обрабатывать края ран йодом, посыпал каким-то белым порошком, приложил тампоны и перевязал. Затем он положил на стол несколько порошков, сказал Володе, как их принимать, попросил полить воды на руки, вымыл их и на прощанье пояснил, что состояние тяжелое и что ожидать можно самого наихудшего…
К утру мать умерла. Когда взошло теплое летнее солнце, Володя сколотил гроб, вместе с соседкой переодел покойную в чистое платье и положил в гроб. Лошади не было, попросить ее было не у кого, и Володя, поставив гроб на двуколку и привязав его веревкой, чтобы он не свалился, впрягся сам и повез тело матери на кладбище.
VI
Всякий раз утренний рассвет волновал Тамару Подгурскую. Когда ей удавалось провести ночь-другую на базе и когда эта ночь была ясная, звездная, Тамара, по привычке лесного жителя, просыпалась очень рано, как будто спешила застать, не упустить последние звезды на светлеющем небе и первые краски дня. Она любила, лежа на спине, смотреть в глубину утреннего неба, которое из лесу кажется особенно глубоким и особенно умиротворяющим. Она любила краткие мгновения утреннего безмолвия. Ясное небо молодого дня всегда было для Тамары как бы связью с безоблачным прошлым и в то же время надеждой на светлое будущее… Потом она открывала глаза и быстро поднималась. И это ее движение всем телом и взгляд с неба на партизанское становище были ее вхождением в настоящее. У Тамары сразу менялось выражение лица, она это чувствовала, непроизвольно напрягалась складка между бровями, непроизвольно поджимались припухшие за ночь губы.
Услышав звонкий голос Майи, Тамара поправила волосы и подошла к ней. Майя тоже только проснулась и тянула за кофту свою мать: «Вставай! Вставай!»