Войнаровский рассмеялся.
— Вижу, вы на самом деле считаете меня хорошим другом, если до такой степени откровенны. Пани княгиня, ваш ответ подтвердил мою мысль, что ответ на ваш и мой вопросы одинаков. Скоропадский стал вашим любовником потому, что, выделяясь из толпы окружавших вас поклонников, вызвал к себе интерес, который вы пожелали удовлетворить. Точно так обстояло дело и со мной. В коренной Польше, среди родовой шляхты, одновременно ненавидящей и боящейся казачества, появляется казачья шляхтянка, сестра первого лица Гетманщины, которая ведет себя так, словно по-прежнему находится на Украине. Представляете мой детский интерес к матери, которая слыла первой красавицей в округе, была единственной в ней шляхтянкой-казачкой и шляхтянкой-православной, умевшая быть не только признанной душой балов, но и обладавшая такой силой воли, что не просто подчинила себе поляка-мужа, а настояла, чтобы я был крещен по православному обряду?
— Ваша мать на самом деле была незаурядной личностью, это я слышала от многих. Чего стоит ее разрыв с мужем — не получив развода и плюнув на все условности света, забрала детей и уехала в Киев. А когда ваш отец стал требовать ее возвращения к себе, предпочла уйти в монастырь и провести там остаток дней. Поэтому мне понятен ваш интерес к такой женщине, тем более что ваш отец, как мне тоже известно, был ничем не примечательной фигурой.
— Мать сама занималась моим воспитанием, учила меня малороссийскому языку и истории, пела казачьи песни и думы, — продолжал Войнаровский. — Она была умной, настойчивой женщиной и смогла добиться, что я стал испытывать такой же интерес к казачеству, как прежде к ней. Даже две мои сестры от первого брака отца тоже изучали казачью историю и жалели, что в них самих нет казачьей крови, как во мне. А когда я прочитал слова короля Стефана Батория, что «из этих удальцов-козаков со временем образуется вольная Речь Посполитая», поскольку они никому не кланяются, не выпрашивают шляхетство и привилегий через поклоны придворным, а добывают все мужественным сердцем и саблей, я стал гордиться, что по линии матери принадлежу к одному из родов этих вольнолюбивых, отважных степных рыцарей...
Войнаровский поднялся с кровати, шагнул к табурету. Склонился над Марысей, заглянул ей в глаза. На нее сейчас смотрел совсем другой человек, чем минуту назад, в его взгляде не было ни обожания, ни обиды, а желание проникнуть в душу собеседницы, понять, находят ли там отклик его слова.
— С тех пор я стал уделять казачьей истории не меньше времени, чем истории Речи Посполитой, а малороссийский язык превратился для меня в родной наравне с польским и литовским. Особенно меня интересовали события казацко-польских войн, и когда я дошел до времени гетманов Хмельницкого и Выговского... Пани княгиня, конечно, хорошо осведомлена о роли этих лиц в польской и украинской истории?