Громко всхлипнув, Марыся резко поднялась с кровати, быстро сделала два больших шага к столу, прислонилась к нему спиной.
— Пан Анджей, когда мои чувства к вам перестали быть секретом, мой совет не должен показаться странным. Недавно я услышала, что вы снова сдружились с этим страшным человеком... как его... Фок, Фокс или Фукс. Ну, тот офицер, что в прошлом году перебежал от русских к шведам и даже охотился за царем Петром, надеясь пленить его. Или скажете, что не знаете этого Фока-Фокса-Фукса?
— С какой стати я буду вам лгать? — ответил Войнаровский, с сожалением глядя на ускользнувшую из его рук Марысю. — Я действительно знаком с капитаном Фоком. Хотя вы называли еще две фамилии — Фокс и Фукс, полагаю, что речь идет именно о нем, поскольку Фок и нанялся в прошлом году на королевскую службу после ухода с русской, и однажды пытался взять царя Петра в плен.
— Значит, слышанное мной правда, — печально промолвила Марыся. — Мне известно, что капитан — отчаянный, безрассудный офицер, нисколько не заботящийся о своей жизни. Но если на его жизнь мне наплевать, то ваша для меня дорога как собственная, и я не желаю, чтобы вы отправлялись с Фоком в тылы царских войск. Слышите, я запрещаю вам это делать! — и Марыся якобы в приступе гнева стукнула каблучком сапожка по полу. — Мой вам совет — будьте подальше от этого сумасброда! Обещайте, что с сегодняшнего дня будете думать не только о совместных с Фоком подвигах и о своей славе, но и о женщине, которая вас любит и надеется вскоре стать близким вам человеком.
— Почему вы лишь надеетесь на это, если я от вас без ума и готов доказать свою любовь как и чем угодно? Для меня не существуют ни распускаемые о вас слухи, ни ваш возраст. Я люблю вас, и ничто другое не имеет для меня значения.
— Ах, пан Анджей, если бы нашей любви препятствовало только это. Вы забыли еще одну причину — я замужем. Правда, всей Варшаве и половине Польши известно, что я не любила и не люблю мужа, тем не менее в кругу людей, к которым я принадлежу и с кем общаюсь, имеются свои правила и рамки приличия, и я не могу нарушать их. Что скажет обо мне тот же граф Понятовский, лично знакомый с моим мужем, если узнает о нашей с вами связи?
— Если я услышу о вас или себе хоть одно плохое... нет, даже непочтительное слово, я вгоню его в горло произнесшего пулей или саблей!
— Зная вашу смелость, не сомневаюсь. Но зачем это, если вскоре можно будет обойтись без излишних разговоров и крови.
— Я опять слышу слово «вскоре». Объясните же наконец, что оно значит.
— Две недели назад я получила из Варшавы письмо, что мой муж тяжело ранен. А вчера меня разыскал проезжий купец и сообщил, что в Киеве для меня есть очень важное письмо из дома. Доставивший его гайдук был в дороге ранен разбойниками — то ли вашими запорожцами, то ли царскими казаками-палиивцами! — и если я желаю письмо получить, мне необходимо прибыть за ним в Киев. Полагаю, что письмо содержит сведения о моем муже, а поскольку они очень важны... не думаю, что они приятны.