Не требовалось никаких объяснений, но мне тем не менее рассказали, что прямые линии свидетельствовали о деятельности мозга Гревила, которая полностью прекратилась.
Нас не надо было оставлять наедине, чтобы попрощаться. В этом не было смысла. Достаточно было моего присутствия. Они спросили моего согласия на отключение аппаратуры, и я дал его. Двигавшиеся скачками линии тоже выпрямились, и все, что еще было в этом неподвижном теле, ушло.
* * *
Ушло много времени на то, чтобы что-то сделать утром, которое оказалось утром воскресного дня.
Потеряв счет времени, я начал вспоминать. В четверг я сломал лодыжку, в пятницу на Гревила рухнули строительные леса, в субботу Брэд привез меня в Ипсуич. Казалось, все это произошло невероятно давно — наглядный пример теории относительности.
Вроде бы строительных рабочих можно было привлечь к ответственности. Мне предлагали проконсультироваться у адвоката.
Вчитываясь в многочисленные документы и бумаги и пытаясь принять какое-то решение, я вдруг понял, что не знаю, чего бы хотел Гревил. Если бы он оставил завещание, то, вероятно, оставил бы и какие-нибудь наставления, которые я должен был бы выполнить. Я вздрогнул от мысли, что, может быть, только и знаю о том, что он умер. Я наверняка должен был кому-то сообщить об этом, но не знал кому.
Я поинтересовался записной книжкой, которую полиция нашла среди строительных обломков, и теперь мне отдали не только ее, но и все остальное, что было при нем: ключи, часы, носовой платок, кольцо, мелочь, ботинки, носки, куртку. Как выяснилось, остальную одежду, изодранную и окровавленную, уже сожгли. От меня требовалось расписаться за все взятые вещи, поставив напротив каждой из них галочку.
Их вывалили из большого коричневого пластикового пакета, в котором они хранились. На пакете с обеих сторон было написано белыми буквами: «Больница св. Екатерины». Я положил ботинки, носки, носовой платок и куртку снова в пакет и вновь крепко завязал его, потом сунул большую связку ключей, часы, кольцо и деньги себе в карман и наконец раскрыл записную книжку.
На первой странице Гревил написал свое имя, домашний телефон в Лондоне и служебный телефон, но никаких адресов. Внизу страницы, напротив пометки «При несчастном случае звонить», он вписал: «Дереку Фрэнклину, брату, ближайшему родственнику».
Эту записную книжку я как-то послал ему на Рождество: их выпускала Ассоциация жокеев совместно с Обществом жокеев-инвалидов. Меня неожиданно тронуло то, что он пользовался именно этой книжкой, в то время как у брата наверняка было много других. Написанное на первой странице мое имя заставило задуматься о том, как он в действительности ко мне относился: неужели мы так много значили друг для друга, сами того не подозревая?