— Путем-дорогой здравствуйте, — поздоровался мужчина.
— И вам того же, — отозвалась Лина.
— Мы на вашей земле, мэм?
— Нет. Да вы, пожалуйте, располагайтесь.
— Гм, спасибо, мэм. Мы не надолго. — Напряжение его отпустило;
— А я помню вас, — сказала Лина. — Вы в фургоне ехали. На Харт-
килл.
Повисло долгое молчание. Они обдумывали ответ.
— С вами еще девушка была, — продолжила дознание Лина. — Я ее провожала.
— Была, — сказал мужчина.
— И куда делась?
Женщины переглянулись, пожали плечами.
— Из фургона она вышла, — сказала одна. Лина прижала руку к горлу.
— Как вышла? Почему?
— Не знаю. Кажись, лесом пошла.
— Одна?
— Мы предлагали ей с нами идти. Отверглась. Похоже, второпях
— А где? Где сошла?
— Там же, где мы. У таверны.
— Понятно, — отозвалась Лина. Ничего ей понятно не было, но она решила не напирать. — Вам что-нибудь принести? Тут ферма недалеко.
— Благодарствуем, но не надо. В ночь мы уходим.
Мужчина, который спал, проснулся и с опаской поглядывал на Лину, другой же, казалось, очень заинтересовался происходящим на реке. Закончив собирать нехитрые пожитки, одна из европейских женщин обратилась к товаркам:
— Лучше бы нам поспешать. Он ждать не будет.
Все без слов согласились и гуськом потянулись к реке.
— Счастливо вам, — сказала Лина.
— Прощайте. Благослови вас Бог.
Тут первый мужчина обернулся и говорит:
— Вы нас не видели, ладно, мэм?
— Да-да. Конечно не видела.
— Спаси вас Господь, — поклонился он, приподняв шляпу.
По дороге к ферме на новый дом старалась не взглянуть ни разу, да все думу думала и пришла к выводу, что с Флоренс покуда ничего плохого не случилось, но стало только страшнее: вдруг еще случится! С этими-то понятно: у беглых стезя одна, у Флоренс другая. Не заходя в дом, вышла на дорогу, туда посмотрела, сюда, голову подняла, понюхала воздух: какой завтра погоды ждать? Весна, как водится, строптивилась. Пять дней назад Лина вот так же точно нанюхала дождь, да только оказался он сильней и дольше, чем бывало на ее памяти; так лил, что, может, и Хозяинову смерть ускорил. Потом день жары с ярким солнцем, под которым воспряли деревья — оделись легкой зеленой дымкой. И вдруг опять снег, удививший ее и напугавший: как раз на Флоренс в пути припадет! Теперь, зная, что Флоренс пробивается где-то в бесприютности, она пыталась вызнать, что принесут с небес ветра. Пожалуй, должно успокоиться. Весна понемногу крепнет, матереет. Приободрившись, Лина снова зашла к болящей и там услышала бормотанье. Неужто Хозяйка опять себя жалеет? Нет, на сей раз пустых жалоб не слыхать. Вот дивище: теперь она молится. О чем, к кому обращена молитва — этого Лина не знала. Смутилась же и удивилась она потому, что всегда считала, что Хозяйка с христианским Богом знается чисто для отвода глаз, а вообще-то к религии относится если не враждебно, то с безразличием. Что ж, — подумала Лина умудренно, — от начала времен дух смерти всегда был великим переустроителем умов и собирателем сердец. Решения, принимаемые под дуновением его, сколь тверды да круты, столь и опрометчивы. В тяжкие минуты жизни разум редко кому не откажет. И все же, что там с Флоренс? Надо же, как она повела себя в момент, когда все пошло на перелом, — решилась действовать, когда другие или мешкотно топчутся, или прячут голову в песок. Быстро! Смело! Но справится ли? Ведь совсем одна! Идет в сапогах Хозяина, с подорожной грамотой и узелком еды, а главное, с желанием сердечным того знатливого кузнеца найти. Но вот вернется ли? С ним ли придет, Ю ним, без него или не придет вовсе?