В гимназии усилился антиукраинский курс. Учителя пытались внушить ученикам веру в историческую миссию Польши на этих землях. Но Янека интересовали другие проблемы, которые никто не мог или не хотел ему объяснить, например: почему накануне Первого мая арестовали и поляков, и украинцев, и евреев?
На этот вопрос он нашел ответ лишь спустя многие годы.
Через год после скандала с отцами-бернардинцами произошла история, которая окончательно подорвала его репутацию.
Янек переживал в это время свою первую любовь. Его избранница — дочь местного врача Люся Гольдберг — училась с ним в одном классе. Мешковский писал стихи, в которых называл ее демоном и божеством. Главным его соперником был здоровенный верзила по фамилии Богушайтис, сын генерала и «политика», который за войну двадцатого года получил великолепное, насчитывающее свыше двух тысяч гектаров имение по соседству с городком. Однако физическое развитие молодого Богушайтиса опережало умственное. Даже в Хырове[5] наставники разводили беспомощно руками, слушая его ответы. Поэтому папочка устроил сыночка в гимназию там, где он имел наибольшее влияние, в «своем» городке.
Люсе нравились выезды экипажем и верховые лошади Богушайтиса, но она вскоре бросила его, убедившись, что генеральский сынок безнадежно глуп. Когда среди молодежи прошел слух, что Люся встречается с Янеком, Богушайтис начал открыто провоцировать его. Вначале это были мелкие колкости, на которые Мешковский не обращал внимания. Он понимал, что означают в окружающем его мире имение, деньги, власть. И все-таки избежать стычки с Богушайтисом ему не удалось. Это произошло в одно из воскресений. Влюбленные сидели на склоне холла у крепостных стен старого замка. Вдруг между деревьями мелькнула плечистая фигура Богушайтиса, и вскоре до Янека долетели громко сказанные вызывающие слова:
— И где только Гольдберг нашла такого голодранца?!
Этого Янек стерпеть не мог. Он повернулся к девушке:
— Иди, Люська, домой! А я останусь. Надо решить кое-какие дела.
Девушка поняла и начала его отговаривать. Но он решительно перебил ее:
— Сказал — иди!
Богушайтис в сопровождении сына старосты не спеша направлялся в глубь старого, высохшего, поросшего ежевикой крепостного рва. Янек последовал за ним. Они поджидали его за изгибом рва.
Извивающаяся между кустами тропинка выходила в этом месте на небольшую поляну.
Мешковский, стараясь не показывать волнения, подошел к Богушайтису и спросил:
— Это кто же голодранец?
Верзила бросил в кусты недокуренную сигарету и презрительным тоном обратился к сыну старосты: