Однако этому не суждено было сбыться. Орликовский как раз составлял донесение в Люблин и без колебаний принял решение по рапорту Слотницкого. Он тут же дописал: «Заместителя командира батареи, в которой произошло дезертирство, направляю в распоряжение вышестоящего начальства».
Наутро Слотницкого уже ее было в Хелме.
Зато осталась шестая батарея, внутри которой велась ожесточенная борьба. Орликовский настаивал на ее расформировании, но полковник Ольчик категорически возражал против этого. Он даже заявил своему заместителю, что, по его мнению, такая обстановка в училища вызвана отчасти его бюрократическими методами работы.
Вместо Слотницкого занятия вел Лис. От этого они не стали интереснее. Лис говорил сухим, казенным языком… При этом заместитель командира дивизиона и не скрывал своей неприязни к курсантам. Те сразу почувствовали это. Их будущее казалось им совсем беспросветным.
Несколько дней спустя после случая дезертирства тяжело заболел лейтенант Чернюк. Казуба разузнал, что врачи не обещают его быстрого возвращения в строй. Второй взвод остался без командира.
Ребят из шестой батареи охватило подавленное настроение. Им казалось, что все относятся к ним враждебно. Опозоренные, бессильные что-либо предпринять, не имея доказательств своей непричастности к этим происшествиям, они постепенно свыклись с мнением остальных, что являются противниками народной власти… Эти настроения использовала группа Добжицкого. По батарее расползлась, словно гнилая, вонючая плесень, сплетня о том, что во взводах сидят шпики, которые доносят о каждом разговоре, что батарея вот-вот будет распущена, а курсантов отправят в штрафные батальоны…
Такова была обстановка в шестой батарее, когда в училище прибыли подпоручник Мешковский и хорунжий Брыла.