во Христе Иисусе, Сам, по кратковременном страдании вашем, да совершит вас, да утвердит, да укрепит, да соделает непоколебимыми".
Когда римские первосвященники пришли к мысли, что организация Церкви должна "основаться на единовластии, подобном единовластию царскому", то с точки зрения "исторического разума" такое решение "вполне рациональное", и повсюду в христианских Церквах высшее управление делами Церкви ведется первоиерахами (патриархами, митрополитами…). Непогрешимая иерархия такого "господства" уже есть "утопия рационалистическая", которая и приводит к разного рода сектанствам, дельцам вроде даже и самого Кальвина, на совести которого лежит умерщвление 30 еретиков. Когда в Восточной Церкви стали полагать "рациональным" вручение Престола "православному Царю", то возникало учение "цезарепапизма", что в сущности не простая антиномия, а восхищаемый "утопический рационализм", а не чаемый по благодати. И как только появляется "алгоритм спасения", например, "вручения своей воли и помышления старцу", сразу же благое намерение, осуществившееся изредка и не сразу и везде (например, Афонских, Оптинских старцев), восхищает новую утопию "страцепапизм", чего так боялся сам старец Леонид: "А ты, афонский отец, почто пал на колена? Или ты хочешь, чтобы и я стал на колена?"
Содержание "Я" не должно противостоять "Ты", ограничивать и стеснять его свободу, поскольку личность познает инобытие и познает его в подлиннике, а не в копии, но интуитивным путем, т.е. не путем алгоритмического истолкования Идеи, а путем перевыражения Образа чаемого по благодати, по аналогии с тем как переводчик– поэт восхищает Идею, как Образ подлинника, но уже на новом языке. Возникающая при этом динамическая функциональность порождает в таком неалгоритмическом истолковании идеи цельной человеческой личности "приступ чаемого по благодати", разлагая хаос космоса взысканием потустороннего усовершенствования в моменте раскрытия человеческого и человечества в Мире, в котором ослабляется теоретический доктринализм, ведущийся в плоскости христологических споров вселенских соборов.
Это перевыражение Образа чаемого по благодати прекрасно изложено в 34 Омилии Григория Паламы, из которого следует, что человечество Христа было обожено ипостасным единением с Божественной природой, что Христос во время Своей земной жизни всегда был озарен Божественным светом, остававшимся невидимым для большинства людей. Преображение Господне не было явлением, заключенным во времени и пространстве; для Христа никакого изменения в этот момент не произошло, даже и в Его человеческой природе, но изменение произошло в сознании апостолов, получивших на некоторое время способность видеть своего Учителя таким, каким Он был, блистающим в превечном свете Своего Божества. Это было для апостолов выходом из истории, восприятием вечных реальностей. Святой Григорий Палама говорит в своей беседе на Преображение: “Свет Преображения Господня не начался и не закончился; он остался не включенным, но время и пространство и неподдающимся внешним чувствам, хотя и был, созерцаем телесными очами…. Но особому претворению своих чувств, ученики Господни перешли от плоти к Духу".