На другой день после состоявшегося разговора Виктор, подойдя к Савельевичу, спросил:
— О чем я вчера тебе по пьянке трепался?
— Тебе надо пересказать? — язвительно поинтересовался Савельевич.
— Не поленись вспомнить наш разговор, ибо это не только в моих интересах, — с угрозой в голосе потребовал тот.
«Если я ему не отвечу, то он может меня где-нибудь под кустом втихаря прихлопнуть», — испуганно подумал Савельевич.
— Ты мне говорил о своих родителях, которых раскулачили и сослали в Сибирь, Как много было у вас своей земли и так далее, и все на одну и ту же тему. У тебя по пьянке, кроме как о своем счастливом детстве, другого и разговора нет, — стараясь не выдать своего страха, с безразличием в голосе утешил его Савельевич.
— Ты не поленись и постарайся вспомнить все, о чем я тебе трепался.
Савельевич, как бы вспоминая беседу, которая его нисколько не интересовала, пренебрежительно фыркнул:
— Вспомнил, как ты говорил, что изнасиловал дочку работника… Да разве весь разговор вспомнишь. Я ведь вчера тоже капитально наклюкался, а поэтому всего не помню. Но категорически могу заявить, что ты мне ничего не давал и я тебе ничего не должен, — подыгрывая Виктору, твердо заверил его Савельевич.
— Если я тебе трепался только о своем счастливом детстве, то все хорошо, — наконец повеселев, перестал пытать его Виктор.
По поведению Виктора видно было, что у того на языке застрял еще один вопрос, но задать его он не решается.
«Я знаю, почему ты крутишься вокруг да около, а прямо не задаешь свой главный вопрос. Ты сейчас хотел бы спросить, не говорил ли мне о Рыбе и его золоте? Только ты мне такой вопрос не задашь, так как, задав его, ты откроешь мне тайну, если ее вчера еще не открыл, а если даже и открыл, а я забыл о ней по пьянке, то, благодаря тебе, могу сейчас вспомнить и даже разгласить. Дорогой Витенька, твои проблемы я не собираюсь решать, — злорадно думал Савельевич. — Но теперь мне надо тебя остерегаться, потому что тебе легче меня похоронить, чем постоянно думать и бояться того, что разгласил мне свою тайну».
Такой неутешительный вывод поверг Савельевича в уныние. После этого он старался как можно реже общаться с Виктором, стал его остерегаться.
И вот прошло столько лет, столько воды утекло — и вдруг такая неожиданная встреча.
«Если бы я сейчас увидел Рыбу жалким нищим или калекой, то, возможно, не пожалел дать ему милостыню в три-пять рублей, — со злобой и завистью подумал Савельевич. — Но он по-прежнему наверху, как и прежде, в благополучии, а значит, при своих капиталах, тогда как мне приходится перебиваться на пенсию в 132 рубля, а на таких капиталах месяц не покутишь и в санаторий не поедешь здоровье поправлять.