Война освободила военную разведку от оков мирного времени и дала ей возможность свободно развиваться. Но и во время войны, германская разведка оставалась чисто военной. При обстоятельствах, предвидеть которые было невозможно, Генеральному штабу приходилось ее организовать заново против Франции и России и создавать из ничего против Англии, а затем и против Америки. [233]
Удачное выполнение этого показывает, что будь налицо такая же решимость и в области хозяйственной и политической разведки, кое-что можно были бы сделать и там, и что соединенные силы их этих разведок могли бы под решительным политическим руководством многое нагнать и многого достигнуть.
Вместо этого, однако, на военную разведку нагрузили также и обслуживание печати, а затем на нее же возложили заботу о настроении народа и армии. И то и другое повлекло за собой не политическую поддержку разведки, а политическую ненависть к ней.
Между военной разведкой и политическими взглядами Германии раскрывалась все более значительная пропасть. В то время, как политические деятели верили в готовность неприятеля к соглашению и говорили о возможностях мира, военная разведка никогда не сообщала каких-либо данных о слабости военного руководства у неприятеля или о готовности его политических руководителей к соглашению. Поступали, правда, сообщения об усталости и ослаблении дисциплины в единичных войсковых частях. Одновременно, однако, поступали и сообщения о самых беспощадных мерах правительств, называвшихся демократическими, но, несмотря на это, навязывавших массам свою волю.
В Германии же все признаки слабости не только не исправлялись правительством, а наоборот, усиливались его уступчивостью. Неприятельская разведка легко разобрала, на какие пункты ей следует напирать со своей пропагандой. Она знала, каким путем можно увеличить недовольство и слабость и усилить заблуждение.
Дух августа 1914 года оставался в живых под конец лишь на фронте. В нем заключался глубочайший секрет успехов германской армии. 28 сентября 1918 года генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга посетила в Верховной ставке иностранная офицерская миссия, возвращавшаяся с боевого фронта во Франции. Начальник миссии, кавалерийский полковник, отзывался с особенным почтением о духе войск, которых они [234] видели во время тяжелых боев. Он говорил, что геройское поведение их гарантирует окончательную победу. Это было в тот же день, в вечер которого Гинденбург — Людендорф принуждены были принять решение об отказе от борьбы. 26 октября 1918 года я находился вместе с военными вождями в Берлине. После прибытия туда я заболел свирепствовавшим тогда гриппом и был в течение нескольких дней прикован к постели. В это время меня посетил один нейтральный гражданин, находившийся в Германии на высоком официальном посту. Он сказал, что положение Германии принуждает его отказаться от своего нейтралитета для пользы Германии. Он знает донесения представителей своей страны во Франции и заклинает верховное командование не складывать оружие, так как силы противника также исчерпаны, а в случае сдачи — Германии не приходится ожидать пощады. Я мог только ответить ему, что мне только что сообщили об отставке генерала Людендорфа. Вера в соглашение победила волю к защите.