Благодаря тому, что военные и гражданские власти, вся полиция и русские представительства заграницей участвовали в поддержке собственной разведки, у них вошла в плоть и кровь внимательность ко всякому признаку осведомительной деятельности Германии в России. Вследствие этого, оказывалось почти невозможным послать в Россию немцев с осведомительными заданиями. Военные дела были покрыты густым покровом тайны. Достоверные сведения могли давать лишь весьма способные и сведущие наблюдатели. Иностранцы были в России на виду. Они бывали там в небольшом количестве [69] и почти исключительно с деловыми целями, в противоположность Германии — большой стране, лежащей на пути международных сообщений и с международными посетителями культурных центров и курортов; благодаря этому, для разведки в России не были пригодны иностранцы, игравшие столь крупную роль в разведке государств Антанты в Германии.
После моей командировки в Восточную Пруссию последовала двухлетняя строевая служба в качестве ротного командира в средней Германии. В июле 1912 г. я был переведен в Генеральный штаб, а в начале 1913 г. был назначен начальником разведывательного управления Большого генерального штаба. В качестве такового, я должен был одновременно руководить совместно с полицейскими властями борьбой с вражеской разведкой. Выбор столь молодого для этой должности офицера показывал незначительный размер системы, которой он должен был заведывать. Одновременно, однако, это назначение указывало на желание Генерального штаба со свежими силами наверстать упущенное, так как генерал Людендорф имел, в качестве начальника оперативного отдела, руководящее влияние в Генеральном штабе.
Прежде чем вступить в новую должность, я съездил на короткое время во Францию, желая, по крайней мере, иметь представление о стране и населении, прежде чем предо мною закроются границы и этого государства, против которого, наряду с Россией, Генеральным штабом была организована разведка. Особенно добросовестно выполненные мною французские предписания о прописке германских офицеров привлекли ко мне такое внимание властей, даже приблизительно подобного которому не оказывали в Германии иностранным офицерам. Мое звание офицера Генерального штаба еще более усилило это внимание. При этом власти не переставали быть изысканно вежливыми. Сильное впечатление произвело на меня возбужденное настроение против Германии, которое я мог наблюдать всюду, особенно в театрах, и целью которого являлось напоминание населению об Эльзасе и Лотарингии, с одной стороны, и введение его в заблуждение относительно военных [70] приготовлений Германии, с другой. Я не могу припомнить подобных правительственных мероприятии в Германии до войны.