На обратном пути, несмотря на сигналы «я — свой», наши отдельные самолеты опять были атакованы истребителями с отчетливо видными красными звездами. В полку появились первые раненые и убитые. Очевидно, думали мы, немцы нанесли на свои истребители наши опознавательные знаки, чтобы безнаказанно расстреливать нас. Было решено открывать по таким истребителям огонь с дальних дистанций и не подпускать их близко.
Мы получили новое боевое задание — уничтожить скопления немецких войск на дорогах и переправах. Стали поступать отдельные доклады экипажей: бомбим колонны, имеющие опознавательные знаки — звезды. Уточняли, правильно ли нам поставлена задача, эти ли участки фронта с войсками мы бомбим? В ответ получали подтверждение, что все правильно и что именно здесь и нужно уничтожать противника. Много позже, когда фронт стабилизировался, нам стало известно, что не один раз наши наземные войска подвергались бомбардировкам и пулеметному обстрелу самолетов с красными звездами… На наш аэродром стали садиться разные самолеты, потерявшие свои части.
Подвергся бомбардировке и Смоленск. Город горел. Оставаться далее на аэродроме, на который уже налетали бомбардировщики противника, было нецелесообразно. Штаб корпуса находился еще в городе. Поехал туда. В центре города горел универмаг, под часами которого обычно назначались свидания. По улицам брели толпы людей в сторону Москвы. Женщины и дети несли на себе, везли на тележках, а то и в детских колясках разный домашний скарб. Ошеломляющее впечатление от внезапно нагрянувшей войны и бомбежки, от полыхавших тут и там пожаров, лежащих на улицах убитых и раненых было столь велико, что вещи, которые многие захватили с собой, часто были просто случайными. Какая-то женщина, ведя за руку девочку, несла подушку. Больше у нее ничего не было. За ними шел старик, толкая тележку, на которой пронзительно визжал связанный маленький поросенок. Шла женщина с корытом, видимо, и сама не зная, для чего оно ей нужно. Словом, брали первое подвернувшееся под руку, торопясь, чтобы не попасть в руки к немцам. Слухи о высадке немецких парашютистов, неизвестно кем пущенные, распространялись по городу и создавали панику.
Полк получил приказание уйти из-под возможного удара, перелететь на полевой аэродром неподалеку от Ельни. Возвращаясь в машине обратно, я видел все ту же душераздирающую картину. Многие женщины, глядя на медленно проезжавшего мимо них военного, качали головами, и в их глазах были испуг, недоумение и немой укор, а перепуганные пожарами, сутолокой и криком ребятишки жались к своим матерям, озираясь по сторонам. При виде беззащитных людей, бросающих свой кров и бредущих в неизвестность, я чувствовал себя настоящим преступником, хотя сам недоумевал не меньше их… Распоряжение о вскрытии пакета и шифровка наркома были получены лишь на третий день войны. Нового там ничего не было, подтверждалось, что объявлена война. Это мы уже и сами видели.