Дорнброк стоял на солнцепеке, чуть надвинув на лоб кепи, и думал: «Поразителен прагматизм этих американцев. Они живут лишь собой и все самые высокие идеи мира подчиняют интересам дела. Наш дух, мятежный, сумасбродный, надменный, — как бы его ни определяли — всегда выдвигал на первое место идею и ей подчинял все дела, ибо дела личностны, а идея общезначима. Говори, милый, о том, что нас сближает, говори. Все равно придет время — я стану топтать тебя в камере; только ты будешь визжать и молить о пощаде… Теперь ты влез в мое дело и наивно думаешь, что контролируешь меня и я без тебя шагу не ступлю… Нет! Теперь ты без меня не сделаешь шага, а пока говори — ты красиво говоришь, без бумаги, как истинный оратор…»
— Мистер Дорнброк, какие вопросы вы намерены обсуждать с мистером Дигоном?
— У нас много вопросов, которые следует обсудить, — ответил Дорнброк и сразу же двинулся на толпу репортеров, а трое людей из его охраны ринулись вперед, расталкивая журналистов профессиональными приемами: точно так же действовала охрана Гитлера, когда он «встречался с народом» во время демонстраций на нюрнбергских партийных съездах.
— Ваши руководители, — говорил Дорнброк, когда они прилетели с Барри Дигоном на его остров и остались одни на пустынном белопесчаном берегу океана, — своими руками отдали Китай красным. У меня есть кое-какие связи на Востоке, и если мы начнем первыми работать в этом направлении, то через десять — двадцать лет мы с вами сможем диктовать условия этому сумасшедшему миру.
— Восток — понятие необъятное…
— Я имею в виду Китай, Тайвань, Гонконг, — усмехнулся Дорнброк.
— Что интересует наших контрагентов?
— Трубы. Генераторы. Турбины. Если вы вложите в это дело деньги, то, я думаю, прибыль будет идти в максимальном размере: на доллар — семь центов. Два — мне, пять — вам.
— Турбины, генераторы, трубы… Это электричество, Фриц, а где начинается мощное электричество, там появляется атомная бомба…
— Ну и что? — удивился Дорнброк и вошел в воду. — Когда нищие хотят иметь свою бомбу, они погибают: государственное тщеславие еще никого не приводило к победе.
— В достаточной ли мере вы учли фанатизм Мао?
— Я с этого начинал свои умопостроения, Барри… Какая теплая вода, — он окунулся, — у нас море так не прогревается даже в августе.
— Это океан…
— Устроим заплыв?
— С удовольствием. Вы как плаваете?
— Как топор. Но все-таки как тот топор, который научили брассу.
И они поплыли. Сначала Барри обошел Дорнброка: он любил кроль и для своих шестидесяти двух лет отменно держал стометровую дистанцию. Дорнброк плыл брассом. «И плывет-то, как немец, — подумал Дигон, оглянувшись, — обстоятельно, словно работает». Раза два Барри отдыхал на спине, а Дорнброк все плыл и плыл, отфыркиваясь, делая глубокий захват воздуха, снова отфыркиваясь, как машина.