— Мне не совсем понятен ваш интерес к этому Кочеву. В чем дело? Он преступил закон?
— Нет. Отнюдь. Просто я должен быть во всеоружии, когда им начнут интересоваться официальные инстанции… Наш сенат, боннская администрация…
— Давайте созвонимся сегодня вечером, а?
— В пять?
— В семь. В пять у меня самое горячее время с выпуском номера.
— Вы не ответили — пришлете вашего парня?
— У меня есть и женщины, занимающиеся журналистикой, — улыбнулся Ленц. — Я дал вам ответ, майор. Я буду звонить в семь часов. Всего хорошего.
В машине Исаев сказал:
— Поезжай к себе, Холтофф, и сразу же пусти за Ленцем хвост. И пусть сядут на его телефоны. Он приведет тебя к тому ответу, который я ищу. Хочу предупредить, что, если у тебя возникнет надобность в контакте с Айсманом и его людьми, ты поставишь себя в неудобное положение. Понимаешь? Я перестану тебе верить.
— Откуда ты знаешь про мои контакты с Айсманом? Ему нечего бояться — он прошел денацификацию.
— Я знаю, что он прошел денацификацию. Но ему есть чего бояться. Дорнброк, конечно, могучий человек, но не всемогущий — времена изменились, Холтофф…
5
В четверть восьмого Ленц передал майору Гельтоффу кинопленку об эмигрировавшем красном, которую он просил приобщить к делу как вещественное доказательство, снимающее «все и всяческие вопросы по поводу решения господина Кочева».
Холтофф привез эту пленку к себе домой и в гараже, дождавшись, пока стемнело, прокрутил ее Штирлицу через проектор, приспособив беленую стенку под экран.
…Вот веселый Паша Кочев выходит с красивой высокой девицей из кафе, вот он садится вместе с ней и еще двумя парнями в открытый автомобиль, вот они едут по городу; Паша выставил руку навстречу ветру, ловит его пальцами, это очень приятно — ловить ветер сжатыми пальцами; вот он подъезжает к пляжу, переодевается в кабине, купается с молодыми ребятами и девушкой, пьет виски из горлышка — бутылка идет по кругу, ай да веселая компания, ай да идиот Исаев, старый, доверчивый, отживший свое идиот, ай да Паша Кочев, аспирант профессора Исаева, ай да времечко пришло, когда Исаева обвел вокруг пальца мальчишка! При чем здесь мальчишка? Просто сам Исаев годен на свалку, как старая, отжившая рухлядь, как матрац с металлическими проржавелыми пружинами, ай да…
— Ну-ка давай прокрутим еще раз…
— Хватит, сколько можно? Теперь с этим все в порядке, Штирлиц. Зачем зря тратить время?
— Давай все сначала, говорю я тебе!
Он сидел теперь возле самого проекционного аппарата, пристроившись так, чтобы видеть на экране все детали.
«А зачем, собственно? Здесь все точно. Непонятно лишь одно: зачем надо было писать мне записку? Зачем? „Задержусь на пару дней…“ Если он дал себя снять, то почему не сказал при этом ни слова? Хочет быть чистеньким? Просто ушел, и все? Но он же не дурак, он умный парень, он понимает, что предательство остается предательством, независимо от того, кого предал — друга или незнакомого. На чем они могли его взять? Споили? Ерунда, на этом ловят только трусливых болванов. Женщина? Времена теперь другие, теперь, слава богу, перестали бояться шантажа… Почти перестали, — машинально поправил себя Исаев. — Идиот, конечно, испугается, а мало-мальски думающий человек… Нет, на этом они его не могли подловить… Или — или… И случилось это на следующий день после его встречи с Дорнброком…»