Василий спустился обратно в комнату и приступил к ужину.
Народец здесь, должно быть, помельче, — еслибы в Диком поле кто-нибудь вздумал навеститьсоседей с таким неприличным шумом, обратнонаверняка бы никто живым не вернулся. Там подкрадываются бесшумно, нападают внезапно,убивают безмолвно, грабят быстро — всегдатрезвые и на голодный желудок, и лишь возвратившись и выставив надежную охрану, могут позволить себе веселое застолье, разгул и шумный дележ добычи.
Медведев поужинал неторопливо и с аппетитом, запил хлеб и луковицу несколькими глотками знаменитого греческого вина и уже приготовил себе постель из охапки сена, когда шум и крики стали вновь приближаться.
Едут обратно. Глянуть, что ли…
Он вышел во двор своего дома и встал у ворот за вереей, невидимый с дороги.
Отряд возвращался, сильно растянувшись и поредев наполовину; несколько окровавленных, израненных людей едва держались в седлах, какой-то бородач вез длинный белый сверток, похожий на закутанное женское тело, а когда все уже, казалось, проехали, последний всадник вернулся и громко заорал:
— Степан! Ты где?
Что-то знакомое почудилось Медведеву в его голосе. Он присмотрелся внимательней.
Да, нет сомнений — это тот самый бродяга,который сегодня днем приставал с расспросамина постоялом дворе в Медыни, только сейчасодет он совсем иначе и вооружен до зубов.
Наконец показался последний, сильно отставший всадник, и сразу стало ясно, что его задерживало. На крепком татарском аркане, привязанном к седлу, он волочил какой-то тяжелый, грязный мешок.
— Да брось ты наконец эту падаль! — яростно крикнул вернувшийся.
Тот, кого он назвал Степаном, выхватил саблю и, обернувшись на скаку, перерубил аркан. В этот момент он находился как раз напротив Медведева» и мешок, прокатившись еще несколько саженей, с глухим стуком ударился о верею, за которой стоял Василий.
Лошадь, освободившись от тяжести, резко рванулась вперед, и оба всадника умчались вдогонку своему отряду.
Степан? Хорошо. Жаль, не удалось его как следует разглядеть — лицо чем-то обмотано,волосы спрятаны под меховую шапку, одет, как ивсездесь, по литвинскому обычаю, но это, несомненно, тот второй оборванец, что сидел в темномуглу медынского постоялого двора…
Стук копыт быстро стихал вдали.
Василий вышел из-за вереи, склонился над мешком у своих ног и в холодном лунном свете увидел то, что и ожидал- грязные, кровавые лохмотья, прилипшие к страшно обезображенному, уже совсем холодному телу.
Медведев перекрестился, прежде чем прикоснуться к покойнику: так научил его отец, когда он был еще совсем маленьким — и это, пожалуй, одно из самых ранних детских воспоминаний —умерла после короткой болезни мать, и отец хотел, чтобы они вместе положили ее в гроб, хотя, конечно, поднял покойницу он сам, а Василий только ухватился ручонкой за подол ее платья, но с тех пор он всегда крестился, прежде чем притронуться к мертвому, независимо от того, был ли это его товарищ или только что убитый им самим враг.