Игумен стоял спиной и не видел Медведева, но Иосиф, стоящий лицом к окну, увидел его сразу. Он улыбнулся, кивнул Василию головой — дескать, коня кормишь — ну-ну, корми дальше — и продолжал говорить, даже громче, чем раньше, будто хотел, чтобы Василий хорошо расслышал его слова.
— Да, отец мой, распустил ты братию до невоз
можности… Понимаю, у тебя здесь очень трудная
служба, но нельзя же допускать такие безобра
зия — не для того тебя сюда послали.
Отец Сергий дрожащими от волнения руками подвинул Иосифу табурет, а сам сел на лавку. Иосиф взял с табурета подушку, повертел в руках, неодобрительно покачал головой и протянул игумену. Смущенный игумен сунул подушку под лавку.
— Это еще не все, — продолжал Иосиф. — Я не
хотел при всех говорить о пароме.
— А что случилось? — испуганно спросил игу
мен.
— Тебе известно, что иноки, которым ты пору
чил перевозить путников, переправляют по ночам
через реку в обе стороны целые обозы грабите
лей, получая за это солидную мзду?
Игумен побледнел.
— Этого не может быть, — прошептал он. —
Паром всегда заперт, а единственный ключ хра
нится у меня. Ведь это — рубеж. Редкие путники
пользуются нашей дорогой — она в стороне от
прямых торговых путей, и все, кто переправляет
ся здесь, проезжают днем, а я сам всегда прове
ряю, кто они, куда и зачем едут, имеют ли надле
жащие грамоты, затем аккуратно записываю все
сведения и тут же отправляю их особым гонцом в Боровск великокняжескому наместнику, а другую копию тому человеку, которого ты…
— И правильно поступаешь, — перебил его Иосиф, — однако это все же происходит, и довольно часто. Так было, например, сегодня ночью. Стало быть, злоумышленники изготовили второй ключ, а ты слишком крепко спишь.
Иосиф строго и пристально смотрел на игумена. На глазах старика выступили слезы, игумен сполз с лавки и опустился на колени перед Иосифом:
— Я больше не могу… — горячо зашептал он, утирая слезы. — Батюшка, голубчик, заступись перед митрополитом — я уж сам просил, молил, три грамоты посылал… Пусть меня переведут куда подальше — хоть к пермякам на север — не могу я здесь больше! Это же не иноки — дьяволы в облике человеческом! Думаешь, они испугались сегодня? Только прикинулись! Ты уедешь, и завтра начнется то же самое. У нас ведь не монастырь, а темница — сам знаешь — одни тут сынки боярские да дворяне опальные, бывшие заговорщики да изменники, плаха по ним плачет, но государь пожалел-помиловал, не весть зачем. Ну какие из них служители? Они меня тут уж сколько раз чуть было насмерть не зашибли, вроде ненароком — то крыша часовни неведомо от чего рухнула как раз, когда я рядом стоял, то гадюка ядовитая откуда ни возьмись в мою келью заползла, а то в погреб глубокий лестницу кто-то ночью убрал — одним лишь промыслом и чудом Господним уцелел я… Не на кого положиться, некого призвать в помощники… Всего три старца у нас благочестивых, искренне раскаявшихся и Богу верно служащих — да что они? — слабы, немощны… Всякую ночь: боюсь — уморят бояре окаянные, уже раз отравить пробовали — Бог помиловал… Заступись, батюшка — до конца дней молиться за тебя буду!