Ангел смущённо покачивался взад и вперёд в кресле. Он сдвинул брови и наморщил лоб, словно силился удержать шляпу, которую срывает ветер.
– Какой вывод?.. Сам не знаю. Мне хочется, чтобы люди не были мерзавцами, то есть чтобы были не только мерзавцы… Или я хотел бы просто не замечать этого.
Он говорил застенчиво и так старался совладать со своим смущением, что Шарлотту это развеселило.
– А почему ты вдруг стал это замечать?
– Вот именно… Вот именно, почему?
Он простодушно улыбнулся ей, и она заметила, как старит её сына улыбка. «Ему надо всё время рассказывать о каких-нибудь несчастьях, – подумала она, – или выводить из себя. Весёлость ему не идёт». Выпуская изо рта дым, она обронила фразу тоже якобы простодушную:
– А ведь раньше ты этого не замечал.
Он резко вскинул голову:
– Когда это «раньше»?
– Ну, до войны.
– Ах, до войны… – протянул он разочарованно. – До войны – конечно… Но до войны я смотрел на всё другими глазами.
– Почему?
На этот простой вопрос у него ответа не было.
– Я же говорю, – усмехнулась Шарлотта, – что ты стал честным.
– А вам не приходит в голову, что я им попросту остался?
– Нет, нет. Не будем заблуждаться!
Щёки у неё раскраснелись, она спорила с неистовством прорицательницы.
– Твой образ жизни до войны – я встаю сейчас на точку зрения людей ограниченных, которые не умеют смотреть на вещи широко, пойми меня правильно, – этот образ жизни имеет своё название!
– Если угодно, – согласился Ангел. – Ну и что?
– А то, что это влечёт за собой… некий определённый взгляд на вещи. Ты воспринимал жизнь с точки зрения альфонса.
– Очень может быть, – равнодушно проговорил Ангел. – Дальше что? По-вашему, это дурно?
– Конечно, нет, – с детской непосредственностью запротестовала Шарлотта. – Но ведь всему своё время.
– Да…
Он глубоко вздохнул, глядя на небо, серое от туч и дождя.
– Время быть молодым и время делаться старше. Время быть счастливым… Думаете, своим умом я бы до этого не дошёл?
Она вдруг разволновалась, заходила по комнате, тучная и подвижная, с обтянутым круглым задом, как разжиревшая собачонка, потом вернулась и решительно остановилась перед сыном.
– Ну вот что, милый мой, боюсь, ты близок к тому, чтобы сделать какую-нибудь глупость.
– Какую?
– О, выбор не так уж велик. Монастырь. Необитаемый остров. Любовь.
Ангел удивлённо улыбнулся.
– Любовь… Вы хотите сказать… Любовь с…
Он кивнул в сторону будуара Эдме, и в глазах у Шарлотты сверкнули искорки.
– При чём тут она?
Он засмеялся и снова стал грубым, инстинктивно переходя к самообороне.
– Ещё немного, и вы преподнесёте мне американку. Она театрально содрогнулась и начала оправдываться.