— Я сплю, сплю, — бормочу торопливо, хлопаю себя по щекам.
Амбалы приближаются. Бух! бух! — грохочут босые ноги.
— А-а-а!.. — ору не своим голосом…
Толпа. Улица.
— А-а-а!.. — Перекрывая шум проезжающих машин.
Людской поток огибает меня на значительном расстоянии. Кому охота связываться с психом?
Память, вволю поиздевавшись, начала путать сон и явь. Тасовала колоду карт-событий. Раскладывала хитрой мозаикой. Ставила с ног на голову.
— За Новый год! — Поднимаю рюмку, пью, закусываю соленым огурцом. Искоса наблюдаю за отражением в зеркале. «Неправильности» пока нет. Мало выпил, значит. Не проблема — повторим.
И еще раз.
И снова.
И…
Ой, задел люстру рукой. Разобьется! А-а, ладно.
На стенах пляшут тени, складываются в слова: «Ты не придешь, Андрей. Я умру».
— Вре-ешь. — Наливаю стопку. Всклень.
— Врет, — радостно подтверждает отражение. — Тварь.
— Что?!
Двойник за стеклом ухмыляется, качает рюмкой, расплескивая спиртное.
Зеркала не умеют разговаривать. Или умеют? Ну-ка вякни про нее что-нибудь дурное — сразу расколочу молотком. Молчишь? Правильно.
Вроде бы, вечер. Первое января. Ох, как мне плохо. В душ. Ледяной! Набрать полную ванну — и отмокать. Плетусь, еле переставляя ноги.
Вялые струйки воды, исторгаемые душем, колышутся, словно морские водоросли. Инга… Мне становится дурно. Кап… — ударяются они о кафель. Кап! кап! Андрей, я умираю… Приходи — теперь можно: он простил меня.
— Нет! Нет! — Выскакиваю из ванной. — Это не ты! Ты запретила!
— Теперь можно, — уверяет отражение в мгновенно потемневшем зеркале. Веет стужей, по стеклу бегут морозные узоры. — Приходи. Ее простили.
Замахиваюсь на зеркало кулаком. Тьма рассеивается, отражение становится «неправильным».
— Не ходи, — доверительно шепчет оно. Скалится, подмигивает. — Они врут. Врут! Все.
«Я умру… умру… умру…» — слова вспыхивают на стене. Сползают вниз грязными каплями.
«Если ты не придешь, я умру…»
«Неправильного» отражения давно нет, вместо него — черное.
— Приходи. — Двойник сидит в сплетении расплывчатых прядей. Дергает за ниточки. Выбирает слабину. — Он разрешил.
— Я… — булькаю непослушным горлом, — приду. Но не потому, что мне кто-то разрешил.
— Хорошо. — Голос у отражения безучастный и скучный. — Мне всё равно ради кого или чего ты сделаешь это. Приходи.
Андрей проснулся; долго лежал, глядя в потолок. Наконец ужасная сухость во рту вынудила встать и пойти на кухню. Там он жадно пил воду прямо из чайника; умылся, сунувшись в мойку, вытерся полотенцем для посуды. Вернулся в комнату. Нашел на столе часы, подцепил за обтершийся, некогда желтый браслет. Всмотрелся. Стрелки не двигались, календарь сообщил, что сегодня первое января. Конечно, заводить же надо. Скорее всего, четвертое, рассудил он, садясь на диван, вечер.