Вот и у Вари такие планы есть. Правда, до этой минуты открывать их кому-то, а тем более вот так, при всём честном народе, она не намеревалась. Хотела просто зайти на днях к Федору Васильевичу в правление и сказать: дядя Федор, так, мол, и так…
Но всё так неожиданно повернулось…
— Столярова Варвара… Андреевна.
Кто-то из сидящих рядом подтолкнул Варю в бок: тебя, мол, чего сидишь-то. И только потом, когда поднималась на сцену, догадалась, что Варвара Андреевна — это она и есть. Так, наверное, в аттестате у неё написано. Сейчас ей вручат аттестат и кто-нибудь, может, Сергей Антонович, а может, дядя Федор, спросит у неё, как и у других спрашивали: куда, мол, душа манит. И она скажет им все. А там…
— Ну, а за эту красавицу, — Федор Васильевич глядел на Варю и по-отечески, добро улыбался, — за неё моя душенька спокойна. Эта к Никольскому крепкой веревочкой привязана. На ферме нонче она себя во как показала, — председатель поднял большой палец, — так что к Столяровой Варваре батьковне у меня вопросов не имеется. Конечно, никто в Никольском красавицей Варюху не считал. И у самой Варюхи на этот счёт было определенное мнение: не красавица, это точно, но и не хуже других. Слава богу, не жердь огородная, как Симка Макеева, и не толстуха, как Зойка Ананьева, у которой все платья в первый же день по швам ползут. Нормальная, в общем, и фигурой и лицом — жить можно. Возможно, конечно, что в новом светло-зеленом платье, купленном в районе в честь окончания школы, и в туфлях на модном, средней высоты каблуке да с человеческой прической—тоже в районе делала — она и в самом деле выглядит ничего. И все же в словах председателя, когда он назвал её красавицей, Варе послышалась этакая небрежная усмешка. Да и насчет веревочки—тоже не лучше. Что она, коза какая-нибудь непутёвая, которая только и знает, что по чужим огородам шастать, или тёлка несмышленая, что её привязывать надо…
Варе хотелось обидеться и уйти поскорее со сцены, она даже приготовилась к обычным в подобных случаях усмешкам — кое-кто из девчонок, небось, не упустит возможности похихикать по поводу «красавицы». Но никаких смешков она не услышала, а за столом в президиуме, она уловила, все молча и выжидающе глядели на неё.
— Дядя Фёдор… Фёдор Васильевич правильно сказал, — Варя даже не узнала своего голоса — так заволновалась она, — я, наверное, и в самом деле чем-то привязана… — Она взглянула на Сергея Антоновича, как бы приглашая его в свидетели. — Но у меня, дядя Фёдор, совсем другие жизненные планы… Я врачом хочу стать, хочу лечить людей, всех. И вас, дядя Федор, и остальных, чтобы всем жилось хорошо и долго, как… — Ей вдруг захотелось сказать про человека, которого она при этом держала в уме — про покойного фельдшера Илью Савельевича, сказать о том, как много прожил он на свете и как много сделал людям хорошего. — В общем, в институт хочу поступать, — закончила она, — в медицинский, в городе Калинине.