Проводница верно сказала: за дождем, серой пеленой нависшим над станцией, и в самом деле ничего не было видно. А вообще смешная тётка, эта проводница. До последней минуты, пока, откинув гулкую тяжелую панель в тамбуре, не высунулась на дождь, все не верила, что никакого парня, который «прилупит как миленький» встречать её, Варю, на станцию, нет и быть не может. И не в гости, не к жениху, не к свекрови на поминки — как полагали, высказывая свои дурацкие догадки, два надоедливых пассажира-командировочных, — не для этого приехала она сюда. Приехала, и всё. Потому что так надо!
Правильно, нет ли решила — теперь поздно об этом. Дело сделано. Точка. И пусть едут себе на здоровье эти нудные дядьки-приставалы, пусть играют в дурака, режут тоненькими дольками и жуют свою копченую колбасу да бегают по очереди за пивом в вагон-ресторан и пусть не к ней, а к кому-нибудь другому пристают со своими шуточками.
И проводница, невыспавшаяся, ворчливая тетка, пусть и она едет своей дорогой до конечной остановки и там отоспится наконец хорошенько, а потом опять разносит по вагону чай в дребезжащих подстаканниках, раздает пассажирам белье для постелей, ворчит на неугомонных курилок. А может, это не так уж плохо — быть проводницей? Ехать и ехать по земле — сначала в один конец, потом в другой. Туда и обратно. Тепло, уютно и не мочит. И в институт можно готовиться: сиди почитывай у окошка, а через год…
Сказал бы ей кто дня три назад, что с ней, Варей Столяровой, случится такое, что будет стоять она вот так, одна-одинешенька, под дождем, на незнакомой станции и, не признаваясь себе, потихоньку завидовать тетке-проводнице, она ни за что бы не поверила. Ей и теперь не верилось, казалось, что всё это сон какой-то, наваждение, которое тут же исчезнет, как только она проснется…
Ещё в дороге, пока лежала на средней полке, она все спрашивала себя: «Куда, ну куда меня понесло? Кому я нужна здесь? Кому и что собираюсь доказать?»
Но поезд шёл и шёл, и день сменялся вечером, и проходила ночь с расплывающимися за слезливыми вагонными окнами огнями незнакомых станций и придорожных деревень, а где-то там, за сотнями дождливых километров, оставалось, уплывая всё дальше и дальше, её родное село, родные и близкие люди, которых она любила и которые любили её; уходило что-то радостное и светлое, чем ещё совсем недавно жила она.