Юность, 1973-01 (Журнал «Юность») - страница 83

Мельканье белого платка.
Вон там, вон там под красной крышей
Мой дом родительский видать.
Вот на крылечко кто-то вышел,
Наверно, это вышла мать.
Подъедешь — скрип калитки тонкий,
Войдешь — в печи гудит огонь,
И неумело, как ребенка,
Подымешь на руки гармонь.
И на лады опустишь пальцы,
Но не в ладах с тобой лады,
А ты не станешь волноваться
От этой малой ерунды.
А мама скажет:
«Ночью птицы
кричали нынче высоко,
К снегам». Она снегов боится:
Через снега сюда пробиться
Бывает очень нелегко.
Ах, нелегка сюда дорога.
Отсюда нелегки пути!
Мне у прощального порога
Слов для прощанья не найти
Ах, это белое круженье
Над черной пахотой земли,
И это старое селенье,
И крыша красная вдали…
*
Так что это было!
Да, что это было
Со мною минуту назад!
Четырнадцать птиц
С высоты опустилось
На старый, заброшенный сад.
Четырнадцать птиц
Опустилось на ветви,
И ожил заброшенный сад.
Когда это было!
Когда это было!
Четырнадцать весен назад.
Четырнадцать птиц
С высоты опустилось
На белый ликующий сад
Четырнадцать весен,
Четырнадцать весен,
Четырнадцать весен назад.
Не ветер качнул эти тонкие ветви,
Не с ветром беседовал сад…
Но что это было!
Что это было
Со мною минуту назад!

*

Уйди невидимой тропой,
Когда село твое затихнет.
Внезапная перед тобой
Береза в полумраке вспыхнет.
Постой безмолвно у пруда.
И сил не хватит удивиться,
Когда продрогшая звезда
О берег с плеском будет биться.
У темных сумеречных вод
Тебя встревожит плеск сазаний,
Бесшумный филин проплывет,
Большими ослепив глазами.
И жуткая охватит тишь,
И сердце станет биться часто,
А ты уже не различишь:
От страха это или счастья.
Коротко об авторах этих стихов.

Г. САФИЕВА — 1947 г. р., окончила филфак Таджикского госуниверситета, работала в комсомольской печати. Сейчас — редактор республиканской пионерской газеты.

Д. ДАМИНОВ — 1941 г. р., живет в Оренбурге. Работал слесарем-монтажником, окончил пединститут, был учителем, теперь — журналист. Студент-заочник Литинститута.

ЮРИЙ ГЕЙКО НА КОЛОДЦЕ



Темнеет. Сумерки быстро затушевывают закат. Степь за окном становится чёрной. Пора зажигать лампу. Но к чему она, если единственная книга давно прочитана, перечитана и сохранилась в памяти, как стихотворение? Прочитана даже газета за прошлый год, каким-то чудом уцелевшая в тумбочке, а созерцание этой комнатки с двумя кроватями и самодельным столом, голых побеленных стен, знакомых до последнего пятнышка, вгоняет в смертельную тоску.

К тому же свет у керосиновой лампы неуютный. Когда зажигаешь её, ночь за окном становится ещё темнее.

Посижу лучше в темноте.

Третью неделю я здесь один. Солдат, с которым мы охраняем единственный на многие десятки километров колодец с питьевой водой, уехал на машине-водовозке за продуктами. После его отъезда всю ночь лил сильный дождь, солончаки раскисли, и пробиться назад стало невозможно.