Но сознание, что не ослеп, почти не принесло облегчения. Темнота не проходила, и он догадался, отчего она не проходила: их всё-таки угораздило очутиться под лавиной. Их могло бы раздавить насмерть всей этой многотонной массой сланца, земли и камней — всего того, что он называл коротким словечком грунт. И пощадило только потому, что камень, который пытался выворотить Еремин, застрял, послужив козырьком над ними, и лавина огибала его, как водопад огибает скалу, с которой он низвергается, но под которой можно стоять, слушая его рёв.
Воздух все продолжал поступать, но связи не было. Телефон молчал в этой черной пустоте, как молчала сама черная пустота. С каким наслаждением услышал бы сейчас Баглей хрипение в телефонной трубке, простуженный голос Глотова, даже матерщину!..
Однажды его уже заваливало, в войну, когда они поднимали поврежденную «малютку», а какой-то отчаянный фашист, заметив с воздуха пятно под водой, швырнул на всякий случай глубинную бомбу.
С тех пор Баглей твердо взял себе за правило откапываться сразу же, пока грунт не осел, пока перед тобой, быть может, ещё только тоненькая стенка, легко поддающаяся инструменту или даже голым рукам…
Он нагнулся за ломиком и нащупал возле своих ног скользкую резину скафандра. Руки быстро определили в темноте направление и побежали, ощупывая тело. Пояс с грузами… Манишка… Котелок шлёма… Целы! Иллюминаторы целы! Теперь руки побежали вниз, к ботам Еремина, больше всего боясь наткнуться на перебитый шланг или заваленные грунтом ноги. Нет, всё в порядке… Но почему он не встает? Почему он не встает?! И старый Баглей выругался от обиды и злости.
Он нашёл руку Еремина и сжал её. Рука слабо шевельнулась в ответ. Тогда он опустился рядом с Ерёминым и прислонил свой шлём к шлему напарника.
— Ерёмин, ты живой?! Ерёмин?! — заорал он.
— Живо… — глухо донеслось из-под шлема. — Удуху… удуху…
— Ты чего, чего?! — затряс его Баглей.
— Удуху… удуху… хаю… — забормотал Ерёмин снова. И старый Баглей перевел себе: «Воздуху! Воздуху! Задыхаюсь!»
Он пополз вдоль распростёртого тела Еремина туда, куда вела змея воздушного шланга. И ткнулся головой в стену. Рукам удалось продвинуться чуть дальше тела. Ровно настолько, чтобы нащупать сплюснутый, безжизненный шланг. Воздух, конечно, шёл, не мог не идти, потому что там, наверху, умная автоматика поняла: что-то случилось, — и качала вовсю. Но громадному Еремину этой мизерной порции, поступавшей через сплющенный до щёлочки шланг на глубину, где воздуха требовалось гораздо больше, явно не хватало и на четверть одного лёгкого.