Отец ушел на войну добровольцем, но уходить с войны добровольцем он не хотел — особенно же в дни самых последних и отчаянных схваток. Его, однако, вызвал к себе командир дивизии и приказал:
— Сегодня же улетишь в Москву!
— А куда я должен явиться?
— В родильный дом!
* * *
— Это я дал телеграммы, — сообщил главный врач роддома, как только отец возник впервые на пороге его кабинета.
— Телеграмму, — по-военному уточнил отец.
— Нет, именно три: командующим дивизии, армии и всего фронта. А как же! Страна должна знать не только своих героев, но и их детей. Тем более если они рождаются по-фронтовому: плечом к плечу!
— Многие наловчились рассуждать о фронте вдали от него, — беззлобно обобщил Анекдот.
Именно главный врач, которому сообщили, что у мамы в животе бьются одновременно три сердца, оповестил об этом не одних командующих, но и чуть ли не все средства массовой информации. При посредстве этих средств он хотел сблизить с героями-победителями не только маму, но и свой родильный дом, и себя самого.
Цель была, средства для ее достижения были — и вдруг вместо первоначальной единогласной готовности воцарились единогласная тишина и глухое молчание.
Мама, умевшая принимать на себя чужую вину, извинялась перед отцом, перед Еврейским Анекдотом, перед акушером Федором Никитичем и перед всеми, кто появлялся в ее палате.
— Семейное торжество не должно становиться общенародным. Это было бы нарушением законов природы, — сказал Федор Никитич, рано поседевший от чужих страданий и так уставший бороться с маминой физической болью, что еще, казалось, не преодолел своей боли душевной.
Главврач в палате не появился.
Отец же не уставал объяснять происшедшее глобальными обстоятельствами:
— Это понятно. — Он обладал способностью объяснять необъяснимое. — Взяли рейхсканцелярию… При чем тут я и мои дети?
— Да еще все трое — Певзнеры! — добавил Абрам Абрамович.
— Ты опять о своем?! — вскипел отец, который, повторюсь, вскипал прямодушно, как чайник, но исключительно на политической почве. — Мне дали Героя? Дали. Где же твой антисемитизм?
— Ты, я понимаю, должен сказать спасибо за то, что они дали тебе Героя? А не они должны испытывать благодарность за то, что ты проявил героизм?
— Многие проявляли. И учти: из всех, кто был в батальоне, командир выбрал в ту ночь меня. И послал.
— На верную гибель?
— Именно мне доверил…
— Умереть? Ты, правда, не полностью оправдал его ожидания: спас батальон… но и себя тоже.
— Зачем ты так говоришь?
Если определение «честный до глупости» может существовать, оно относилось к отцу.