Единственное, зачем существуют все эти прощания, похороны, торжественное погружение гроба, – мы, те, кто еще жив, должны еще раз пострадать и помучаться. Всем надо идти со скорбными лицами, родственникам плакать.
– Вы – родственник? – спрашивает меня девочка за стойкой городской больницы.
– Я? – не понимаю я.
– Вы – родственник? – еще раз повторяет она. – В морг вход разрешен только родственникам.
– Да, я… я жених, – говорю я.
Лично мне всегда по душе были негритянские, нью-орлеанские похороны, такие, какими их показывают в кино. Когда все поют, пляшут и прыгают вокруг гроба с веселыми лицами. Ведь подавляющая часть человечества верит, что после смерти человек попадает в лучший мир.
Подавляющая – но только не я.
Я знаю, что после смерти человек попадает в забой.
Навсегда.
Ханну выкатывают на стандартной каталке, прикрытую простыней. Санитары не перестают жевать ни на секунду, даже тогда, когда один из них отбрасывает простыню, показывая мне Ханну.
Вернее, то, что от нее осталось.
Бездыханное тело.
Что-то вроде того, которое лежит сейчас на тахте дома у Рустама, одна рука свешивается, вторая все так же согнута в локте, только это тело дышит, пусть и очень медленно, у него стучит сердце, его поры продолжают выделять пот, в желудке переваривается завтрак – а у Ханны уже ничего этого нет.
Она мертва.
Ее лицо поразительно бледно, но я знал это заранее. Одно мое тело (то, что на тахте) видело, как Ханна падала на спину. Кроме того, оно видело достаточно мертвых людей. И я знаю, что в умершем теле прекращается кровоток, и вся кровь постепенно стекает вниз. Я имею в виду, в тот низ, который ближе к центру Земли: то есть, как тело разместилось в пространстве, так кровь и течет. Если тело лежит на спине, то сверху станет белым, как Ханна, и только нижняя треть, или даже четверть, будет бордово-красной от скопившейся там крови. Если же тело упало лицом вниз, то вся спина у него будет белой, а живот, лицо и передняя часть рук и ног – бордовыми.
Интересно, если закрепить только что умершего вертикально – кровь стечет в ноги?
Я не удержался и наклонился, чтобы посмотреть на лежащую Ханну сбоку. Действительно, внизу четкая линия, разграничивающая белый верх и красный, почти черный, низ.
У меня нет пиетета к покойникам.
Похоже, что и плакать я разучился.
Наверное, по моей реакции работники морга заподозрили, что я не совсем жених Ханны, – да и как в принципе можно это проверить, кроме как не по реакции? У меня спрашивают, хочу ли я чего-то еще. Нет, спасибо. Тогда нужно ли меня провожать или я сам помню дорогу?