Я видел слезы в глазах человека, который это понял. Не отчаяние, нет – он всегда найдет где себя применять в обществе, где понимание криминального мира ценится выше, чем бизнес-образование, – а обиду. Обиду на страну, которой было отдано девятнадцать лет и одиннадцать месяцев своей жизни, литры пота и тонны усилий. И которая ничего тебе не должна.
Я все равно не собирался закончить службу как он.
Первый зам поднимает брови вверх так высоко, что кажется, будто у него совсем нет лба, а брови растут от того места, где кончаются волосы. Вообще-то первый зам постоянно поднимает брови вверх, когда хочет сделать вид, что удивлен, но так высоко он поднял их на моей памяти впервые.
– Это что, шантаж? – уточняет первый зам.
– Нет-нет, что вы. Шантаж – это незаконно. А это просто антиципация.
Первый зам хлопает глазами – так сильно, что кажется, будто я слышу щелчки от столкновения верхних век с нижними. Щелк.
Щелк.
Щелк.
Первый зам, е*ный товарищ начальник, с исчезнувшим лбом и хлопающими глазами, интересуется у меня, понимаю ли я, в какие игрушки я пытаюсь играть с системой. Первому заму даже в голову не приходит сказать «со мной»: он давно уже потерял свое «я» на этой службе, он давно уже превратился в болт, с помощью которого одна часть системы крепится к другой.
Если что-нибудь в нем когда-нибудь не понравится системе, она выбросит и его.
Я отвечаю, что и не собираюсь играть. Я говорю, насколько серьезен в том, что касается долга и служения своей стране. Я рассказываю товарищу подполковнику, как я изложил на бумаге все то, что я ему только что рассказал. Изложил в подробностях, со всеми деталями. Я написал настоящую поэму – поэму о безверии, предательстве и беззаконии. О, можете мне поверить, у меня вышло прекрасное произведение! Я переписал поэму двадцать пять раз. Конечно, можно было воспользоваться копировальным аппаратом, но мне искренне нравилось переписывать этот текст много раз от руки. Я каждый раз переживал писательский триумф. Еще и еще раз. Еще и еще раз. Двадцать пять раз подряд.
Я думал, в конце у меня отвалится рука или, по крайней мере, отнимутся пальцы. Но, кроме болей в кисти, два следующих дня никаких последствий не было. Я имею в виду, для меня.
Самое интересное – и тут я вижу, что глаза товарища подполковника начинают подниматься еще выше, а брови залазят прямо на волосы, – самое интересное то, что я сделал с этим переписанным двадцать пять раз текстом.
Разумеется, я разослал свой шедевр людям, которые раз в месяц должны получать звонок с подтверждением того, что со мной все в порядке, а иначе они рассылают письма с моим текстом во все ведущие издания и телеканалы, включая украинские службы BBC и CNN. Помимо официальных пересылочных служб, я использовал также некоторые малоизвестные конторы, а несколько экземпляров просто спрятал у знакомых – я имею в виду, более или менее знакомых.