«Нет худа без добра, — думал я, направляясь к крыльцу. — Если бы не Грег, моя давняя мечта так бы и осталась мечтой…»
Но когда я открыл разбухшую дверь, энтузиазма поубавилось. Изнутри шибануло холодом и прелью, как из склепа. В доме оказалось гораздо холоднее, чем снаружи.
Комнаты и кухня были погружены в полумрак, все окна плотно занавешены. Все, что могло отсыреть, отсырело. По скатерти рассеялись черные точки плесени, в углах колыхалась паутина. В хлебнице лежало нечто неописуемое — видимо, забытый прошлой осенью батон. Электричества не было — в этом я и не сомневался. Зато в сенях нашелся заряженный газовый баллон. Отлично, без чая и горячей еды я не останусь.
Я скинул с плеча спортивную сумку на кухонный стол, усыпанный мышиным пометом.
Добро пожаловать домой!
Весь остаток дня я работал, как зэк на лесоповале: рубил дрова и топил, и снова рубил, и опять подкладывал поленья в прожорливую печку. Часам к восьми, когда начало смеркаться, в доме все еще было сыро, зато стало жарко, как в бане. Морщась от боли в стертых топорищем руках, я поставил на плиту чайник и вышел на крыльцо покурить.
Черт! Апрель закончился. Небо затягивала серая туча. Медленно, почти незаметно глазу ее выносило из-за неподвижных берез. Все вокруг — крыши, деревья, оттаявшая земля и оставшийся снег, — постепенно темнело, сливаясь с беспросветно-серым небом. Я ощутил на лице несколько холодных уколов грядущего дождя.
«По крайне мере, туча не снеговая!» — подбодрил я себя, затягиваясь сигаретой.
Дунул ветер, принес откуда-то запах гари. Затрепетали сухие былинки на огороде, плавно закачались голые ветви берез. Движение переливалось по огороду и его окрестностям, с ветки на ветку с травинки на травинку, то совсем замирая, то резко дергая сухой лист, как неровное дыхание. Стало еще темнее. В небе стремительно и низко, как брошенный камень, пронеслась птица. Ветер снова налетел и просыпал мне на голову сор с крыши, и еще пригоршню капель дождя. Резко похолодало.
«Ой блин, сейчас ливанет!» — подумал я, закрывая глаза и надеясь, что крыша не протекает.
С закрытыми глазами мир оказался полон звуков. Вдалеке, приглушенный влажным воздухом, мерный стук по ржавому железу. Звук, порождающий сразу массу домыслов — где-то на соседних линиях лязгнула калитка. Там же, где стучали по железу — в такт, — начала басом лаять собака. Фоном ко всему этому: далекий, монотонный гул шоссе. И волнообразно набегающий шум дождя…
Еще долго я стоял на крыльце и слушал дождь. Вокруг все шумело, плескало, булькало. По раскисшей земле бежали тысячи ручейков. Крупные капли срывались с голых березовых веток. Зеленкино захлебывалось теплым апрельским ливнем.