Вот так мы впервые встретились, и меня представили Муну, как взрослую девицу. Чтобы не посрамить честь дома я изо всех сил старалась развлечь его. И пока я этим занималась, я в первый раз в жизни влюбилась.
Мун не был крупным мужчиной, но очень стройным и держался весьма прямо; у него был высокий лоб и крупный нос благородной формы, компенсировавший бледность запавших щек. В глазах у него притаилась грусть, волосы густые, шелковистые и тонкие спадали до плеч темными волнами. Мун был одет в красный охотничий камзол с пуговицами из перламутра в серебре. На голове у него был испанский берет, в руке — небольшой хлыст для верховой езды с ручкой, с инкрустацией из перламутра. Усевшись верхом на стульчик, он кончиком хлыста бил по лежащему в четырех шагах от него гороховому стручку, и стручок летел, переворачиваясь, через весь холл.
Он прибыл из университета в ужасном настроении и, конечно, оно не улучшилось от того, что он перепутал дату приглашения в наш дом. Но на него, видимо, повлияло мое присутствие, потому что после того, как мы перемолвились несколькими дежурными словами, у него внезапно посветлело лицо, и он проговорил:
— Мисс Мари, у вас чудесные волосы. Клянусь, я никогда не видел ничего лучшего. Они сияют в солнечном луче, словно тонкая золотая нить.
Я поблагодарила его за комплимент и сказала, что мне хотелось бы, чтобы черты моего лица соответствовали моим волосам, которые были и впрямь красивыми, но зеркало матушки — увы! — говорило мне, что у меня дурные черты лица, особенно нос.
— Зеркало вашей матушки просто ревнует вас, я в этом не сомневаюсь, — сказал Мун. — Уверяю вас, у вас лицо, как у феи.
— Вы когда-нибудь видели фею? — спросила я с насмешкой. — Но если вы ее не видели, как вы беретесь сравнивать.
Мун помолчал, а затем ответил:
— Если сказать правду, то я никогда ее не видел, хотя говорят, что они действительно существуют и обитают в миле от Оксфорда в небольшой рощице. Говорят, что они любят понежиться на южных склонах холмов, обожают укромные уголки и не переносят открытого пространства. Старый доктор Корбетт, который был здесь епископом до того, как его перевели в Норвич, писал, что эти прелестные леди часто танцевали под луной во времена наших бабушек.
Они водили хороводы
И сладко так когда-то пели
В высоких травах — славны годы
Нашей юной королевы Мэри.
Но со времен Елизаветы,
И Якова, что вслед пришел,
Никто не пел — одни запреты,
И кончен бал, и мир смешон.
Доктор Корбетт делает из этого вывод, что феи существовали при старой религии, и когда королева Мария умерла, большинство из них отправились за моря на том же судне, на котором плыл духовник Ее Величества и все остальные священники.