Все подумали, что король боится, что топор упадет и от края колоды отлетит кусок, и тогда удар станет еще более неточным и болезненным. Но мне казалось, что он испытывает к топору почтение, потому что тот представлял большую силу, чем его собственная. Самым интересным в его речи было признание, как он недостойно вел себя во время суда над графом Стреффордом, но ему стоило сказать об этом более прямо — король не назвал имени графа, а только отметил, что он не стал бороться с несправедливым приговором, и теперь его самого осудили так же несправедливо.
Когда король закончил речь, старый епископ Джаксон, бывший когда-то лордом-казначеем,[68] который тогда же перестал быть епископом и остался только священником короля, с крайне удивленным видом выступил вперед и напомнил Его Величеству, что тот не сказал ни слова о религии. Король очень вежливо поблагодарил его за напоминание, но сказал только одно: всем известно, что он умирает христианином-англиканином, как ему было завещано отцом. Закончил речь, взял у епископа белую атласную шапочку и заправил под нее волосы. Палач помогал ему. Потом он расстегнул темный плащ, отдал его епископу и снял орден Святого Георгия с шеи, стащил камзол и положил голову на колоду. Солдаты говорили, что это тот же самый топор, принесенный из Тауэра, каким отсекли голову графу Стреффорду. Толпа безмолвствовала.
Я не видела лица Его Величества, когда он положил голову на колоду, но через отверстие в черной ткани видела, как он подал сигнал, и топор точно поразил цель. Я увидела, как отлетела королевская голова.
Помощник палача поднял отсеченную голову и показал ее толпе. Все одновременно выдохнули, и воцарилась такая долгая тишина, что за это время можно было медленно прочитать молитву.
Тишину прервал мой муж, который высоким голосом прочитал следующие слова, переведенные им из пьесы Сенеки:
…Казнь может свершиться,
И Богу угодна жертва
В виде несправедливого и злого короля.
— Заткнись ты, горластый пердун! — воскликнул матрос и погрозил Мильтону огромным кулаком, а по лицу у него не переставая текли слезы. — Заткнись, и чтобы я не слышал от тебя ни слова. Иначе, клянусь Богом, я тебя вколочу в грязь! Хозяин, неужели у тебя нет совести, совсем нет совести? Давид волновался, когда он порвал одежду Саула, а нам неужели все равно?[69] Мы потеряли нашего короля. Ему отрубили голову, разве ты не видишь?
Моему мужу начали грозить метельщик и старый кучер, но он с презрением посмотрел на них и ответил:
— Вы бездельники и грубияны, если вам был так любезен ваш король, почему вы стояли и молчали, пока его казнили? Почему никто из вас не пошевелил пальцем, чтобы его спасти? Почему вы позволили ему умереть? И никак не протестовали… Вы что, испугались этих солдат?