– С княжной был, – соскакивая с коня, сказал Владислав, – Может, княжич? Рубашка-то шёлковая.
Лешко нагнулся, потрогал материю, скривил губы, чувствуя своей спиной грубоватое домотканое полотно сорочки, прилипшее от пота и собравшееся неприятными складками под поддоспешником.
– А вот, сейчас мы всё и выясним. Владислав, отводи людей. Нечего лезть под стрелы. Где Зварыч? Где этот сукин сын? Пошли дурака богу молиться – он себе лоб и разобьёт.
– Кровью истёк. – Куявец с подстреленной лошади притащил раненого диверсанта с собой, успел наложить жгут повыше раздробленного колена, но было поздно. Подколенная артерия весьма уязвимое место. Зварыч доживал последние минуты. – Пётр и Сивый тоже.
Отойдя метров на триста от полянки, Лешко учинил допрос пришедшему в себя Павлику при свете двух факелов. Ицхак и Цахи, взятые для сопровождения и опознания, больше ни на что не годились, как исполнять роль светильников.
– Слушай сюда, сопляк. Хочешь, чтобы пальцы целы остались?
Павел сначала отвернул голову, но острая сталь ножа, коснувшаяся мизинца, заставила кивнуть.
– Не слышу ответа! – Лешко отвесил болезненный подзатыльник. Причём ударил не ладонью, а рукоятью ножа.
– Хочу, – вымолвил отрок, еле сдерживая слёзы.
– Так-то лучше. Ты говори, не темни. Сколько людей у Гюнтера? – Чуть ли не попросил Лешко.
– Я не грамотный, считать не умею.
– Врёт! – Не выдержал Ицхак, – Я когда серебро передавал, этот змеёныш мешочки считал при мне. Лешко улыбнулся.
– Что ж ты подводишь меня? Тебя как звать?
– Павел.
Сокольничий схватил мальчика за мочку уха, оттянул и резким движением ножа отрезал его и сразу зажал отроку рот.
– Это тебе для начала, Павел. Если уши не жалко, то всё остальное пожалей.
К концу допроса, когда на земле перед Павлом валялся заострённый колышек, а портков на нём уже не было, Лешко узнал страшную тайну, после которой, вся операция замысленная Конрадом не имела смысла.
– Всё серебро отдали Беньямину, в пяти верстах от Оломоуца. – Павел сообразил, из-за чего куявцы устроили засаду, и говорил, чуть ли не насмехаясь, сплёвывая кровь.
– Как отдали? Врёшь! А сундуки зелёные?
– Семнадцать пудов. Все там. Мой господин с лёгкостью расстался с серебром. Оно для него ничего не значит. Он князь огромной земли. Дружина его настолько велика, что если с рассветом спросить имя первого, то последний едва ли успеет сообщить своё на закате. И знает он всех поимённо. А мудрости его нет границ. Сила же его такова …
– Заткнись сопляк! Что ж твой господин не приходит к тебе на выручку?
Лешко взбесился. Гюнтера он возненавидел не только за свой разбитый нос под Величками. Штауфен снова провёл его, лишив долгожданного серебра, за которое уже шесть людей сложили головы. Гнев требовал выхода, окровавленное лезвие ножа уже прижалось к шее мальчика. И быть Павлику убитым, если бы не Ицхак, который стал пятиться назад, к своей лошади, прячась за спину брата. Купец понял, что живым ему из-под Тынца не уйти. Оставалось только бежать.