Родина внутри нас, как запах маминой комнаты, — это не вынуть и не поменять, как увядающую в болезнях почку. Либо что-то не так с нашим сердцем или тем, что называется еще более туманным понятием, — Душа. Я до странности русский человек, хотя генетически имею вполне обоснованные кочевые и узкоглазые корни, что не хорошо и не плохо. Куда меня теперь, кривоногого?! Ну не Монголию же мне теперь обожать?!
Примечание. Люди, поменявшие… нет, не Родину, а место дислокации, остаются инвалидами навсегда. Не верите — спросите их сами.
Как русский человек, я хочу понять, что есть мой русский народ. Дабы уточнить, на хрена я-то ему нужен и в каком таком секретном месте? Кто я и куда мы идем, дружно перемешивая грязь под нашими привычными ногами, задрав глуповатые лица к солнцу, чтобы не видеть, как в это время шарят по нашим карманам? Вера в правительства и руководителей — это для России рке даже не смешно. Вера в светлое и неясно откуда берущееся будущее слишком наивна для взрослого человека, требующего исходных данных для подтверждения прогнозов. Поэтому эволюционное развитие не есть исторический контекст этой бесновато-блаженной нации. Ей нужны потрясения и бунты, войны и мятежи — лишь в них мятущаяся в своих жертвенных крайностях русская идея находит поле для истерически- гениальной деятельности. Все-таки мы азиаты — дикие и совершенно не предсказуемые для западных прагматиков.
Даже религия у нас редкая — ортодоксально жертвенная, не дающая обещаний и не помогающая в бытовухе, но подвижническая и героическая в своем абсолютизме и истовости. Греческие батюшки рке вполне могут разговаривать в Храме Гроба Господня по сотовому телефону. А на питерской могиле Батюшки Иоанна Кронштадтского стоит именно гробовая тишина, и сжимается сердце от вида больных детей, с мистическим спокойствием и удивительной верой целующих священные камни надгробия.
Наши дети знают нечто такое, чего уже не знаем мы, очерствев в кровопролитных боях с собственным идиотизмом, плохой погодой и пьющими соседями. Не надо бежать в православные храмы, не нужно заставлять себя поверить, как совершенно бесполезно заставлять себя пукнуть, не имея на то объективных предпосылок. Совершенно безнравственно призывать людей идти в «единственно правильную Церковь». Вполне достаточно заняться именно собой как объектом нравственного воспитания.
Но несравненно большее счастье — это всего лишь почувствовать в Храме присутствие Господа и ощутить всю никчемность и суетность мира, в сравнении с подвигами Людей, считавших себя при жизни всего лишь «грешниками» и отдавшими земному подвигу ради Веры все, что смогли найти в себе светлого и самою жизнь.