Сто осколков одного чувства (Корф) - страница 76

– Позвольте. А как же наши матери? Нет на свете существ бескорыстнее и добрее!

– Ха! – Панург расхохотался. – Так для них-то мы – не мужчины, а детеныши, дружище! Детеныши! Зато поглядите-ка на своего истаявшего отца!

– У меня нет отца. Он покинул этот мир три года назад.

– Простите меня... Но позвольте спросить... Вы ведь бываете на кладбище?

– Разумеется.

– Вспомните мрачные фигуры старух, сидящих над могилами. Вот где бродит искреннее раскаяние об руку с тайным торжеством!

– Все они когда-то были большеглазыми влюбленными девицами. И не говорите мне, что они притворялись.

– Ни в коей мере, дружище! Они были искренни, как рысь на охоте! Однако, там, где рысь честно использует клыки и когти, дамы берут на вооружение глаза и губы...

– Но эти глаза не лгут! Такое не под силу самой Музе Притворства!

– Конечно! В них отражается самый искренний голод. Девица сразу честнейшим образом предупреждает, что не может без вас жить и хочет вас больше всего на свете! Почему глупец мужчина никогда не принимает эти слова в их буквальном смысле? Ведь не далее, чем утром, за завтраком, он говорил те же слова свежеиспеченной котлете! Почему у него не достает ума увидеть очевидное сходство?

– Действительно. Почему?

– Ха! Да потому, что он приписывает избраннице собственные чувства, которые по сравнению с ее страстями невинны, как меню вегетарианца. Чего хочет он? Освободить чернильницы – и вернуться к своим игрушкам, не причинив никому никакого вреда... Мужчины ведь любят свои игрушки, сами знаете.

– Иногда и женщины разделяют с нами эту любовь...

– Нет! – вскричал вдруг Панург и встал во весь свой ужасный рост. – Нет, нет и нет! Страшной ошибкой будет думать, что женщина способна понять нашу страсть к игрушкам! Будь то музыка или театр, война или наука – они топчут все наши увлечения с одинаковой брезгливой гримасой. Они согласны терпеть то, чем мы живем, только если это приносит барыш, способный обернуться кормом для них и их детенышей...

– Вы все время говорите – «детеныш». Похоже, дети вам неприятны?

– Хотите еще вина? Эй, кто-нибудь! Принесите нам вина!

– Они так быстро растут. Вчера оно еще ходило, держась за стены, сегодня говорит первые слова на своем странном чудесном языке, а завтра впервые поцелует вас в щеку, и вам покажется, что вы умираете от счастья...

– Вы совсем не пьете, дружище. Это меня рас... расстраивает. – Панург заметно опьянел и грузно облокотился на стол. – Напомню вам, что мы говорим о женщинах!

– Ах, да... – Пантагрюэль по-птичьи клюнул свой бокал, едва замочив губы. Его глаза блестели во мраке, как оброненные кем-то мелкие монеты. – И все-таки, признайте хотя бы, что женщины красивы. Они – как цветы...