Левченко не соврал: ключи были одинаковые. Соколов снял ботинки, взял их в руку и, мягко ступая по ковровой дорожке крафтовского кабинета, подошел к стене, занавешенной ковром. Как-то беседуя с начальником школы, он заметил в ковре небольшую вмятину. И, действительно, в стене за ковром была ниша. Он укрылся в ней, придвинул кресло на прежнее место и опустил ковер.
Соколов ждал. Ему казалось, что секунды попридержали бег, стали отсчитывать минуты, а минуты- часы. Ниша была просторная, драпировка надежная, и все же каждый шорох током пробегал по его телу.
Громко щелкнул замок. В кабинете зажегся свет: ковер перед глазами засиял множеством микроскопических точек.
— Левченко! — это крикнул Крафт. — Вина и фрукты поставьте здесь. Сначала скатерть постелите, скатерть! Живее! Кресло передвиньте к окну, диван — к стене!
Левченко передвигал диван за спинку, тащил на себя, пятясь. Подтянув почти вплотную к ковру, задом углубился в нишу. Соколов уже ощущал прикосновение ковра. Испарина выступила на лбу, приклеила к спине рубашку. Майор сильно сжал рукоятку пистолета и нацелил его на голос Краф-та.
— Левченко! Не возитесь.
Тот выскочил из-за дивана, придвинул его к стене, окончательно забаррикадировав нишу.
— Отправляйтесь! Вы пока не нужны.
В наступившей тишине чуть поскрипывали сапоги: Крафт нервничал.
“Волнуетесь, господин гауптман, — думал с облегчением Соколов. — Волнуйтесь, волнуйтесь”.
На крыльце возник шум. Если бы майор мог наблюдать за тем, что происходит в кабинете, он увидел бы, с каким раболепием на лице Крафт встретил оберста.
— Хайль!
— Здравствуй, Курт! — Штауберг не отличался особой рьяностью в приветствиях.
— Герр оберст! Ваши указания…
— Превосходно! — под тяжестью дородного тела жалобно заскрипели пружины кресла. — Ты похудел, Курт. Да, да… И это тебе к лицу.
— Я не знаю, герр оберст, как отблагодарить вас! Вы приняли участие в моей судьбе. Моя жизнь принадлежит вам! Я обязан…
— Полно, Курт! Ты уже доказал мне свою преданность. И, кстати, ты оказал мне большую услугу, вовремя убрав Мюллера. Иначе было бы плохо, Курт. Было бы очень плохо…
В кабинет вошло еще несколько человек. Поприветствовав фон Штауберга, уселись на диван.
Перед серьезным разговором немцы болтали о разных пустяках, вспоминали о любовных похождениях, рассказывали анекдоты.
Ровно в восемь Штауберг открыл совещание.
— Господа! Я уполномочен Гиммлером и Канарисом передать вам ряд важных и, безусловно, секретных указаний. Мы должны осуществить их здесь, в Латвии. Адмирал доложил фюреру о промахах- я выражаюсь мягко, господа! — допущенных гестапо, СС и СД в Риге. Фюрер выразил уверенность, что все промахи- будут исправлены нашими совместными энергичными действиями. Прошу отложить записные книжки. То, что я рассказываю, хранить в памяти и нигде больше! Не секрет, что русские форсировали Днепр… Во избежание сюрпризов со стороны противника мы проведем широкие профилактические мероприятия. Гауптштурмфюрер Трайбхольц!