В тот вечер в городе царила странная атмосфера, вполне отвечавшая выбранному мною костюму. Воздух был прохладен и противоестественно чист, так что красочные пятна — красная губная помада, синие доски человека-сандвича, фиолетово-зелено-желтые лотки цветочниц — особенно четко выделялись среди сумерек. Город можно было сравнить с гигантским ковром, из которого какой-то великан выбил пыль, вернув ему всю прежнюю яркость. Заразившись настроением, которое проникло даже в мою комнату на Грин-стрит, горожане облачились в свое лучшее платье. По тротуарам шествовали устрашающе длинными рядами девицы в пестрых нарядах; они же ворковали на крыльцах и скамейках с ухажерами в котелках. У дверей пивных потягивали пиво молодые люди, их напомаженные головы отливали в свете газовых фонарей шелковым глянцем. Над самыми крышами Сохо нависала луна, розовая, яркая и пузатая, как китайский фонарик. Рядом зловеще мигали две-три звезды.
И среди всей этой красоты прохаживалась я, в своем алом костюме; но, увы, — к одиннадцати, когда толпа поредела, я все еще оставалась с пустыми руками. На меня как будто положили глаз двое джентльменов, а кроме того, меня преследовал от Пикадилли до Севн-Дайалз какой-то простецкий тип. Однако джентльменов перехватили другие юнцы, а тип был не из того разряда, который меня интересовал. Я ускользнула от него, воспользовавшись уборной с двумя выходами.
Позднее, когда я фланировала вокруг фонаря на Сент-Джеймс-сквер, едва не состоялась еще одна встреча. Рядом замедлил ход и остановился экипаж и, как и я, застыл на месте. Никто не вошел в него и никто не вышел наружу. Лицо кучера, не сводившего взгляда с лошадей, затенял высокий воротник, но в темной глубине кареты я заметила колыхание кружева — кто-то потихоньку наблюдал за мной оттуда.
Походив туда-сюда, я закурила сигарету. По понятным причинам я не оказывала услуги в экипажах. От своих друзей на Лестер-сквер я слышала, что мужчины на колесах бывают требовательны. Они хорошо платят и многого ждут в ответ: им подай задницу, постель, может, и ночь в гостинице. Но и в этом случае ничто не мешало мне показать себя: пусть джентльмен в карете меня припомнит, когда ему случится идти пешком. Добрых десять минут я прохаживалась на краю площади, время от времени наклоняясь, чтобы поправить подбивку в паху: одеваясь к выходу, я была взбудоражена, а потому подложила в брюки не обычные платок или перчатку, а скатанный галстук из скользкой материи, который елозил по бедру. При этом мне думалось, что жест этот, наверное, тешит взгляд заинтересованного наблюдателя…