От этой мысли слезы у меня полились еще обильней; наверное, я бы до утра просидела, рыдая, перед оградой. Но рядом что-то шевельнулось, и я увидела Зену: руки ее были скрещены на груди, лицо бледно, как полотно. Поглощенная собственным горем, я о ней совершенно забыла.
— Зена! — воскликнула я. — Вот так история! Что же нам делать?
— Что нам делать? — Ее тон, слова сильно отличались от прежних. — Что нам делать? Я знаю, что делать мне. Оставить вас здесь и надеяться, что эта женщина за вами вернется и возьмет обратно, чтобы вовсю над вами изгаляться. Это вам как раз поделом!
— Думаешь, она за мной вернется?
— Куда там, а уж за мной точно не вернется. Видите, куда нас завели ваши шелковые речи! На темную улицу, в январский холод, без шляпы, даже без пары панталон, без носового платка! В тюрьме и то лучше. Из-за вас я потеряла место, потеряла себя. Потеряла свои семь фунтов жалованья, которые берегла для колоний! Какая же я была дура, что позволила себя целовать! А вы-то какая были дура — это ж надо придумать, что хозяйка ничего не узнает! Так бы и дала вам по лицу!
— Ну так и дай! — всхлипнула я. — Поставь мне фингал под другой глаз — я это заслужила!
Но Зена только тряхнула головой, крепче обхватила себя руками и отвернулась.
Я утерла нос рукавом и постаралась немного успокоиться. Когда я, все еще одетая Антиноем, вывалилась за порог гостиной, только-только пробило полночь; с тех пор, по моим прикидкам, минуло лишь полчаса — и это пугало, ведь предстояло еще долго мерзнуть в ожидании рассвета. Я спросила самым смиренным тоном:
— Что мне делать, Зена? Что мне делать?
Она оглянулась.
— Наверное, вернуться к своим. У вас ведь есть родня? Друзья?
— Теперь никого…
Я снова принялась утирать слезы; Зена обернулась и закусила губу.
— Если у вас никого нет, тогда мы на равных: у меня тоже нет ни души, родня от меня отказались после истории с Агнес и полицией. — Взглянув на мой мешок, она толкнула его носком ботинка. — Не завалялось ли у вас где-нибудь монетки? Что там в мешке?
— Вся моя одежда. Мужское платье, с которым я явилась к Диане.
— Оно хорошее?
— Так я думала. — Я подняла голову. — Ты хочешь сказать, мы его наденем и сойдем за джентльменов?..
Наклонившись, Зена заглянула в мешок.
— Я хочу сказать, мы его продадим.
— Продадим? — Продать мою гвардейскую униформу и оксфордские штаны? — Не знаю…
Зена подышала себе на пальцы.
— Выбор за вами, мисс: либо продать платье, либо встать под фонарем на Эджвер-роуд и предлагать себя джентльменам…
*
Мы продали мои наряды. Продали старьевщику, державшему палатку на рынке у Килборн-роуд. Когда Зена его нашла, он уже паковал мешки: торговля на рынке продолжалась за полночь, но к нашему прибытию тачки по большей части опустели, на улице скопились горы мусора, торговцы тушили бензиновые лампы и опорожняли ведра в канавы. Едва мы приблизились, старьевщик заявил: