– Элла, милая, – подойдя к двери, Александр постучал, – простите великодушно, ваше высочество, нервы у меня ни к черту. Все складывается не так, как я ожидал, и, похоже, ничего не получается. Но, слава Богу, у меня есть ты. Прости меня, пожалуйста.
– Больше так не делай, – ответила женщина, – а то я просто уеду.
– Никогда! – Он вошел и встал перед Эллой на колени. – Прости, ради Бога! – Он поцеловал ей руку.
– Прощаю вас, сударь, – улыбнулась она.
– Слава Господу, – он взглянул на икону в углу, – я прощен. Больше такое не повторится.
– Я на это очень надеюсь! – Элла милостиво улыбнулась.
– Ренато не звонил?
– Нет. И я удивлена. Он обязательный человек, и вдруг…
– Александр Анатольевич, – в спальню заглянул лысый узкоглазый мужчина, – вас вызывают по международному.
– Вот и Ренато, – усмехнулся Александр. Узкоглазый протянул ему спутниковый телефон.
– Привет, – сказал Александр.
– Ренато умер, – сообщил абонент. – Сердечный приступ. Теперь, господин Дубов, все дела придется вести со мной. Надеюсь, вы меня узнали?
– Гардинг. Конечно, узнал. А Ренато…
– Наверное, не смог пережить смерть брата. Это не вызовет осложнений?
– Неизвестно. Но если бы Антонио не умер, было бы гораздо хуже.
– Понятно. А что слышно о родственниках графа?
– Пока ничего конкретного, увы, нет. А что у вас?
– Есть кое-что, но это не телефонный разговор. Что ты предпринимаешь, чтобы сдвинуть дело? Как я понял, братья Моретти просто…
– Вот именно, – не дал ему договорить Александр. – Если бы знать все, что произошло тогда, в сорок пятом, было бы гораздо легче.
– Об этом наверняка желали бы знать многие. Точнее, все, кто сейчас занимается этим…
– Извините, что перебиваю, но хочу уточнить. А много людей этим занимаются?
– Много. По крайней мере я знаю четверых, кто считает, что пиратские сокровища принадлежат им по праву, поскольку об этом они узнали из дневников своих отцов или дедов. Как я понял, ты тоже так считаешь…
– А ты думаешь, это не так?
– Если бы я так думал, ты уже был бы мертв. Ты же знал, что Моретти…
– Работают на тебя. Мы уже говорили об этом, когда ты спрашивал меня об Эдуарде и его помощниках. Не забыл?
– У меня прекрасная память. А вот ты забыл кое-что.
– Что?
– Почему ты никак не выйдешь на Мирославских?
– Я и одному Моретти, и другому говорил, что Москва для меня – запретная зона. Я в столицу не суюсь. Есть в моей биографии пятнышко, и если я там появлюсь, оно может высветиться. Я очень боюсь глупых людей и случайностей. Как говорится, от этого никто не застрахован. Да и вообще – как ты себе это представляешь?