Кабинет мне понравился, его площадь составляла не менее 20 кв. метров, к тому же он был вполне сносно обставлен: внушительный письменный стол, дореволюционный дубовый книжный шкаф, удобные стулья.
— Очень хорошо, — сказал я. — Годится.
— А теперь вам надлежит представиться начальнику отдела. Он ждет вас.
Пришлось мне отправиться вместе с Михаилом в обратный путь. Мы пришли в огромный зал, в котором как муравьи (да простится мне подобное сравнение, и сам не знаю, почему вырвалось) взад-вперед сновали работники Института. Давалось им это не без труда: пространство зала было во многих местах перегорожено фанерными щитами и массивными шкафами, создавая некое подобие лабиринта. В образовавшихся закуточках сотрудники и устраивали свои рабочие места. Я еще раз удивился глубокому подтексту всего, что мне уже удалось увидеть в Институте. Как же это символично: пытаться проникнуть в величайшую тайну вселенной — тайну бессмертия, поместив исследователей в самодельный лабиринт. Красиво задумано! Впрочем, скорее всего это получилось не специально, без умысла, сомневаюсь, что основатели Института готовы были отслеживать такие глубокомысленные параллели.
*
И все-таки какие-то связи с потусторонними силами в Институте, вне всякого сомнения, имелись. Чем, как ни чертовщиной, можно было объяснить тот удивительнейший факт, что мой новый непосредственный начальник не имел собственного кабинета? Его рабочее место находилось в одном из фанерных закутков.
Михаил представил меня, его голос был все такой же бесцветный и бесстрастный:
— Вот это, товарищ Леопольдов, наш новый инженер — Корольков. Я разместил его в помещении… — номер он прошептал на ухо. — Знаете, там, в конце коридора.
— Знаю… Ну, здравствуйте, товарищ Корольков. Обживайтесь скорее в нашем коллективе. Жду от вас успехов в труде… в работе… в практике… в теории… Ну, сами понимаете: "Даешь успехи по всему кругу рассматриваемых вопросов!"
— За этим дело не встанет! — я по привычке ответил с той долей наглости, к которой успел привыкнуть в Кремле и тут же пожалел, — кто его знает, какие в Институте порядки. В чужой монастырь со своим уставом не суйся. Не трогай лихо, пока оно тихо!
Леопольдов странно посмотрел на меня. Его взгляд был мутен. Мои слова, кажется, так и не дошли до его сознания. Конечно, его барабанные перепонки отреагировали на шум, донесшийся с моей стороны (я позволил себе комментарий), но его мозг оказался не готов к приему не нужной ему информации. Я слегка заволновался — уж не просветленный ли передо мной? Но вскоре успокоился, на просветленного товарищ Леопольдов не походил. Было в его облике что-то настоящее, пролетарское, слегка деформированное, впрочем, пребыванием в мире науки.