Разведчики не промолвили ни слова, зорко осматриваясь по сторонам. Они должны были пройти эти двести метров усталым; неторопливым шагом, как и полагалось идти пленному и конвоиру. Самым трудным было выйти на открытое место и сделать первый десяток шагов. Ноги словно налились свинцом, хотелось повернуться и скрыться, бежать под сень деревьев. Только сейчас, казалось им, они поняли всю непродуманность своего замысла. Ведь ими не учтены самые простые, такие очевидные случайности.
В ближних домах могли расположиться пехотинцы, да они там и стоят, и первый выстрел поднимет их на ноги.
В саду кузнеца может оказаться походная кухня.
Может внезапно появиться ватага солдат-мародеров. Совсем недавно они ловили у кузницы кур.
Эти «может, может» заполняли голову. Будто откуда-то появившийся доброжелатель спешил предупредить, помочь перед последним, решающим шагом.
«Я взялся управлять танком, — думал Иванов, — а смогу ли завести мотор?»
Ложкина мучила мысль, что он втянул в это безнадежное дело друга и ведет его на верную гибель.
Тренированная воля поборола эти трусливые сомнения. Шаг стал легче, уверенней. На каждые «может» и «если» теперь находилось решение. Страх исчез, дерзкая уверенность в успехе пронизала каждую клеточку, каждый нерв. Все, что им надо было сделать, казалось таким пустяком по сравнению с пережитыми опасностями, и они, забыв об осторожности, пошли быстрее, почти побежали к кузнице.
Первой их увидела Ксюша. Она выпустила из рук веревку от кузнечных мехов и слабо вскрикнула. Дедушка, в раздумье разгребавший угли в горне, повернулся и тоже увидал русского, торопливо взбиравшегося по склону, а за ним немца с автоматом. Он вышел из кузницы, осмотрелся. Пыля по единственной улице, к лесу уходило отделение пехотинцев; за дорогой дымила походная кухня, там у плетня стояли патрульные и разговаривали с поваром. Из дома доносились музыка и хохот. Часовой стоял, заглядывая в окно.
— Ксюша, беги к тетке и жди там меня, живо!
Не глядя на внучку, кузнец взял железный брусок. Ксюша забилась в угол за мехи.
Иванов вбежал в кузницу.
— Стой, дед, — сказал он, задыхаясь, — Это Николай! Киря где? Живой?
Вошел Ложкин.
— Не узнал, дедушка?
Брусок выпал у кузнеца из рук.
— Да как же вы это? Там он, с ними. Жив еще, кажется. Не узнал я тебя, Николай, чуть было грех не вышел. Куда мне девать-то вас теперя… Хоть ночью бы…
— Не до разговоров, — оборвал Ложкин и, кивнув Иванову, стал наблюдать за домом через щель в стене кузницы.
Иванов зашептал:
— Мы уедем на танке. Кирю спасем. А ты беги. Сейчас уходи. Сколько их там? Хотя это уже все равно!