Когда Астафьев пришел в себя, обстановка изменилась кардинально. Это была явная больничная палата, он лежал, раздетый, на кровати, почему-то немного болела рука, но не это было главным. Он слышал знакомый голос, и принадлежать он мог только Ольге Малиновской.
— Сколько он может быть без сознания?! — своим обычным, резким тоном спросила она.
— Это мы сказать не можем, — ответил спокойный мужской голос. — Этот препарат сейчас промоет его мозги, и ему станет легше. Хорошо, его привезли вовремя, еще немного и был бы инсульт. Давление было под двести. О, а вот ваш муж и открыл глаза!
В поле зрения Астафьева появилось встревоженное лицо Ольги.
— Юра, как ты себя чувствуешь?
— Ничего, лучше, — очень тихо ответил он. Астафьев и в самом деле чувствовал себя гораздо лучше. Голова болела, но как-то остаточно.
Ольга же была вне себя.
— Нет, они что там, в конторе, совсем охренели! У человека жесточайшая контузия, а они его допрашивали три часа!
Юрий был настроен философски.
— А что ты хотела? Я один там остался жив, на втором этаже. Кроме меня никто ничего не знал, что там было.
— Ага, а если бы тебя хватил инсульт, то мне что потом делать? Бросать работу и ухаживать за инвалидом?
— Ну, не переживай так. Все же обошлось.
— Не совсем. Ты знаешь, что сделали эти наследники Берии?
— Что?
— Они дали интервью нашим телевизионщикам, и Рождественский сказал, что главный свидетель остался жив, и они надеются, что он даст исчерпывающие показания.
Юрий, невольно присвистнул.
— Это что, они теперь могут пальнуть из «Буратино» по окнам этой больницы?
— Вполне.
— Радостно. Хотя, у меня по жизни роль наживки, ты, разве, забыла? И у меня это хорошо получается. Ловится только крупная криминальная рыба.
— Да, пошел ты на фиг! Мне от этого что, легче?
— Да нет, просто я даже благодарен этим козлам. Ты, кажется, уже не сердишься на меня за тот дурацкий разговор.
Ольга иронично хмыкнула.
— Как это не сержусь? Еще как сержусь. Просто ты каждый раз находишь оригинальный метод мириться — попадаешь в засады, в больницы, всегда чуть живой. Я ведь тебя уже не люблю, Астафьев! Ты своими изменами всю любовь мою выжег. Мне тебя просто жаль, как приблудного пса. И надоел, и выгнать жалко — погибнет ведь на морозе, без пищи и ласки, гаденыш.
Ольга побыла рядом с ним еще полчаса, рассказала все кривовские новости, чмокнула в щечку, и ушла абсолютно уверенная в том, что до ее мужа теперь никто не доберется. Ведомственный госпиталь был нашпигован охраной, как французская булка, испеченная в таджикской пекарне тараканами.