Вообще она не очень охотно рассказывала ему о своем прошлом, особенно о детстве. Если он задавал прямой вопрос, она на минуту поднимала глаза к потолку, будто просматривала на свет цепким взглядом кинопленку памяти, которую и предъявляла ему потом, но с явными следами цензорских ножниц, с затемнениями там и тут. Родители? Да, они были учителями всю жизнь. Где жили? Постоянно переезжали из города в город. Нет, не только в Нью-Джерси, но и в Пенсильвании тоже. А год, помнится, прожили и в Огайо. Нет, они уже умерли. Конечно, она знает, где они похоронены, но сейчас название городка выскользнуло из памяти. Там живет дальняя родственница, она ухаживает за могилами. Вовсе нет, они не в один день умерли. Сначала мама, потом папа. Известно, что вдовцы не живут долго, одиночество ломает их очень быстро. Они похоронены рядом. Но неужели это так важно, от чего они умерли? Можешь не бояться, никакими наследственными болезнями я не страдаю.
Он складывал картинку по кусочкам. Не то чтобы ему было очень интересно. Просто нравилось схватиться с ее затаенным цензором, обыграть, вытянуть кусочек правды. Она и про свою бывшую профессию сначала темнила и потом проговорилась случайно. Вернее, выдала себя, когда он явился хромая, с распухшей лодыжкой.
Это было еще в первые месяцы, когда они так изворачивались, чтобы муж-5-1 ничего не прознал. Муж-5-1, глядящий прямо перед собой, идущий и идущий мимо просящих на доброе дело, уходящий к своей черной кассирше, – он сказал ей ужасные слова в момент разрыва. Он сказал, что жизнь с ней была для него мучением. Что он терпел ее только из-за детей. И что он сделает все возможное, чтобы суд отдал детей ему.
Адвокат заверил ее, что это не пустая угроза. Муж-5-1 имеет связи в судейском мире. Если только он сумеет доказать, что она была психически неустойчива, уводила детей прочь из реального опробованного мира (вспомнить месяц среди нудистов!), травмировала их слабые, распираемые любопытством сердца, то судья может по знакомству вынести решение в его пользу.
– Это безумие! – твердила Джил, обнимая Антона в полумраке фанерной кабинки, которую они сняли на берегу небольшого озерка. – То, что мы делаем, – чистое безумие. Рано или поздно мы попадемся. Бабочки летают у меня в животе. Полный живот бабочек страха.
Поездки в кабинку обставлялись шпионскими предосторожностями. Ее машина не должна была появляться поблизости ни при каких обстоятельствах. Они сговаривались о месте и времени, звоня из одного платного телефона в другой («Да-да, он способен нанять частного сыщика для подслушивания домашней линии!»). Приезжали на стоянку около большого магазина (каждый раз – нового), она надевала темные очки, повязывала косынку, шла не спеша к его машине, не спеша открывала дверцу, проскальзывала внутрь и укладывалась бочком на заднее сиденье, где он запасал для нее подушку. Ведь город полон знакомых – заметят ее голову в машине и донесут! Ехать им было около часу, так что иногда она даже ухитрялась заснуть, и он потом целовал отпечатки наволочки на ее щеке.