– Оля, Оля, угомонись, иди спать, ты две ночи не спишь уже, мы с Энтони подежурим, второй час ночи, а то представляешь – зазвонит телефон, надо будет что-то решать, что-то делать, а ты не в себе…
– Нет, подожди, ты слушай дальше, как одна богатая пара не могла родить нормально, и они заготовили себе штук пять эмбриончиков в пробирках, заморозили и уехали в Бразилию отдохнуть и набраться сил перед операцией, а там – такая беда! – попали в авиакатастрофу и погибли. И вот их родственники съехались делить наследство, а адвокат им и говорит: «Извините, у меня тут в пробирках пять прямых и законных наследников дожидаются». Те, конечно, в крик: «Какие это наследники? Сосульки незаконные! А вот мы их сейчас в джакузи окунем! Эскимо на палочке! На коктейли их пустить да распить за упокой души! В кастрюлю с супом! В заливное!» «Нет, – говорит адвокат, – так не пойдет. Мы сейчас объявили конкурс, и на такое дело довольно много добровольных мамаш записалось, которые готовы наследников вынашивать». И я тоже решила – пошлю заявление. Вот и адрес уже переписала, потому что мне хоть и за сорок, но я еще вполне могу, и опыт у меня большой, и дочку только что потеряла, так что мне должны быть какие-то льготы, если уж к замороженным эмбрионам столько заботы, то на живых-то должно что-то остаться, ты ведь мне разрешишь, Энтони, то есть нет – Харви, Энтони уже ни при чем, мы с ним пропустили свое время, не запасли, хотя он вообще-то возражал против чужих детей, но то против горячих, а на замороженных, наверно бы, согласился, потому что он чудный был парень – Энтони, когда-нибудь я вам о нем расскажу, как он все время за надежностью и безопасностью гонялся, так гонялся, что у всех кругом кости трещали от его безопасности и кровь из-под ногтей выступала, но это дело прошлое, сейчас у нас другие заботы, сейчас…
Она наконец дала увести себя наверх в спальню. Она упала на кровать ничком. Они осторожно сняли с нее туфли, укрыли пледом. Она затихла. Они уже выходили из комнаты, когда услышали, как она ясно и громко – и Антону почудилось, что она передразнивает его, того – двадцать лет назад, – сказала:
– Но почему, почему, почему? Почему из всех неприкаянных – именно ее?
Антон проснулся, когда занавески уже светились и раскачивали на своих волнах вздернутые саксофоны, клавиши рояля, трубы, барабаны, россыпи скрипичных ключей. Он вспомнил, что его уложили в пустовавшей комнате сына-1-2. Муж-1-3 лег в гостиной, у телефона. В доме было тихо. По стенам висели плакаты с портретами самозабвенно поющих, горестно потрясающих гитарами, сладко жмурящихся под софитами. Но и для семейных фотографий нашлось место. Вот Голда с братьями и кузенами. Дед и бабка Козулины. Сам хозяин комнаты в квадратной шапочке с кистью, болтающейся перед носом. Жена-1 около дымящейся туши барана. Не на том ли пикнике, где он впервые – за кустом, за кадром – целовался с будущей женой-2?